был склонен к резкому совершению решительного шага по типу «головой в омут» без предварительного тщательного продумывания последствий, и если данный шаг оказывался ошибочным и не приносил желаемого результата, Володя впадал в тихое отчаяние, граничащее с депрессией. Он не предпринимал никаких мер, чтобы исправить ситуацию, не делал новых попыток, не искал других путей. Неудача мгновенно и намертво пригвождала его к месту и заставляла, как говорят в России, уйти в тину. Он сразу же переставал верить и в себя, и в людей, и в существование добра.
Он хотел вырваться. И понимал, что вырываться ему некуда. Привыкшие к условиям почти неограниченной свободы участники квеста проскакивали мимо тех мест в пьесах, которые приковывали к себе внимание молодого Лагутина, и не вспоминали о них, пока, как говорится, носом не ткнешь. Здесь тоже было единственное исключение – нежная и трепетная Наташа, которой, если верить моему другу Назару, хотелось вырваться из сегодняшней действительности и оказаться в ментальной обстановке полувековой давности. И благодаря этой романтической девочке удалось сформулировать еще одну черту Владимира: стремление… нет, не к свободе, о свободе он и не помышлял, а просто к чему-то другому. Пусть будет что угодно, какое угодно, только не эти ложь, лицемерие, демагогия.