Спокойное достоинство людей, проживших целых двадцать лет без починов, индустриализации, пятилетних планов, гонок и чисток, больших и малых, – а стало быть, не понимавших ровным счетом ничего, – раздражало новую власть, которая уже и не была новой, но продолжала набирать разгон и силу.