Девочка в нулевой степени

В моей памяти тебе навсегда останется шестнадцать, а мне — тринадцать. Я запомнил нас в те летние дни: на парковках, на крыше, в полицейском участке, на чердаке. Как ты собирался ночью, чтобы уйти, и как мы лежали вместе в кровати — наш последний день вместе отпечатался в памяти до каждой мелочи, и это неизгладимо. Я расту, но не запоминаю себя взрослым, потому что весь остался в том лете, вместе с тобой; я законсервировал тот год и проживаю его снова и снова.

«Дорогой Бог, в последнее время я очень много о тебе думаю. Почти так же много, как в тот год, когда меня отправили учиться в православную школу. Я был маленький, но не думать о тебе было невозможно, учителя только про тебя и говорили. Все считают, что тебе виднее, кому жить, а кому умирать, и что у тебя там, на небесах, все шито-крыто или типа того. Родители говорят, что ты добрый, всех любишь и всем помогаешь, что мы все твои дети и нелюбимых детей у тебя нет.

Но мой брат в тебя никогда не верил. Он говорил, что тебя нет и что жизнь гораздо шире твоих ограничений. Я думаю, он ошибался. По всему миру каждый день умирают чьи-то любимые люди. Я не хочу жить с мыслью, что тебя нет и ты не несешь за это никакой ответственности. Я хочу, чтобы ты был и чтобы ты ответил мне за это. Родители правы: ты существуешь. Но ты не такой, как о тебе принято рассказывать. И знаешь что, Бог? Я тебя не боюсь. И мне от тебя ничего не нужно. Если хочешь, можешь убить всех людей на планете или сделать так, чтобы я перестал существовать, мне плевать. Уничтожь все живое, взорви эту планету, погаси все звезды — тебе ведь ничего не стоит! Но самое главное: иди к черту».

— Родители нас потом убьют.

— Это грех, — усмехнулся Гордей. — Ладно тебе, не боись, если все время слушаться, можно, не дай Бог, попасть в рай. Хочешь провести целую вечность в компании наших родителей-святош? Предлагаю тебе место рядом со мной в аду. Я хотя бы забавный.

Я не отличался от большинства: я тоже все время думал о своей внешности. Пока другие девочки подбирали одежду и подходящий тон консилера, я пытался разгадать, что мне сделать, как мне стать хоть немного таким же, как они? Как мне встроить в свою личность это желание носить платья и подбирать помаду к туфлям, что мне нужно сделать со своей головой, как ее вывернуть, чтобы вписаться в это странное общество? И каково это вообще — так идеально вписываться в него, будто деталь мозаики нашла свое место?

любить то, что положено любить.

Я был разочарован: Бог не наделил девочек ничем хорошим.

Но в своем характере он собрал по меньшей мере половину из всех смертных грехов, вот только мне они нравились. Он был обаятелен в этих грехах.

словно вырезанные в фотошопе и приделанные к другой картинке, где не совпадают ни свет, ни тени, и это видно, до безобразия видно, какие мы неестественные

Но в своем характере он собрал по меньшей мере половину из всех смертных грехов, вот только мне они нравились. Он был обаятелен в этих грехах

смерть все обессмысливает.