Арсенал ножей

Мир изменился, на нас надвигался апокалипсис. Можно было сломаться под нанесенным мне ударом, свернуться в комок и ждать смерти — или придумать, как ударить в ответ. Большую часть жизни на первом месте для меня стояло собственное счастье и выживание, а теперь пора было разогнуть спину и вспомнить, что я принадлежу к человечеству. Пора было сделать что-нибудь полезное, хотя бы отомстить за погибшую команду. Иногда взросление — это не только ответственность за собственные поступки, но и за друзей, за семью, за весь свой род.

Я хотел, чтобы Джонни Шульц отныне стал другим человеком. Но в то же время я горько досадовал на необходимость перемен. Всего несколько дней назад я вел с жизнью увлекательную и вольную игру. А быть взрос­лым — такая обуза, столько разных и страшных обуз. Но если «Злая Собака» сумела переменить шкуру и най­ти новую цель жизни, значит и я смогу.

В смысле, неужели это так трудно?

Если мы вернемся.

Давным-давно одна учительница дала мне совет. На курсе драмы. Мы ставили «Короля Лира». Я играл шута и знал роль наизусть, но страшно боялся выйти на сцену перед однокурсниками, и тогда учительница посоветовала мне забыть, что чувствует Джонни Шульц. Вооб­рази себя успешным актером, сказала она, и действуй соответственно. Она заставила меня притвориться человеком, которому такая ситуация нипочем.

— Делай вид, — велела она, — пока не сделаешь ­дело.

Именно это требовалось от меня сейчас. Ради них я, верю в себя или нет, обязан был засучить рукава и сыграть Счастливчика Джонни — человека, который всегда выигрывает, даже если все против него. Я обязан был делать вид, будто верю, что мы выберемся.

Но, думается мне, лучше лечь мертвой под фундамент диктатуры, чем покориться ей ради спасения.

Я в последний раз оглянулся на Сантоса с Даль­тоном. Кок медленно кивнул мне, словно заверял, что не в обиде. Лицо стоявшего рядом Дальтона осталось непроницаемым. Он исполнял свой долг — долг врача и друга, но это не значит, что судьба, которой мы его предоставили, его радовала.

— Берегите себя, — попросил я.

— Вы тоже.

Потянув воздух носом, я пытался сдержать нахлынувшие эмоции. Раз все видят во мне лидера, я обязан внушать уверенность.

С трудом проглотив вставший в горле ком, я заставил себя усмехнуться:

— Ну вот. За дело.

Рядом со мной, разинув рот, смотрел те же передачи Алексий Бошняк. Раньше его не допускали в рубку. А теперь, попав сюда, он таращил круглые глаза за стек­лами своих антикварных очков.

— Святая Луиза, — выговорил он, почесывая себе живот сквозь рубашку. — Это все сейчас происходит?

— Сигналы отображаются по мере приема.

— Ух ты... — Он покачал седеющей головой. — Одно дело — рассуждать о разоружении человечества, но совсем другое — когда это происходит у тебя на глазах.

Я стояла вольно, расставив ноги и сцепив руки за спиной. Медведеподобная аватара флота снабдила меня белоснежным мундиром без знаков различия и парой светлых кожаных сапог.

— Вы историк, — сказала я, — а перед вами — история в действии.

Бошняк откинулся на перила вокруг нашей платформы.

— Рехнуться можно, — прохрипел он, руки у него дрожали. — Господи, как же я надеюсь, что мы поступаем правильно.

— Позвольте, кое-что расскажу, — предложила я. — До службы во флоте я жила с матерью на маленькой ферме, мы держали коз. У нас почти не было современных удобств и связи с внешним миром. Воду брали из колодца, электричество давал ветряк, а еду мы готовили на решетке в камине. Я училась по осязаемым бумажным книгам, а не в информационной сети. Мать, досыта нахлебавшаяся конфликтов и бунтов во времена дележки земли корпорациями в начале две тысячи двести тридцатых, говорила, что забрала меня в горы, потому что не верит больше в способность человечества совладать с собственной техникой.

Я перевела дыхание. Бошняк молчал и явно не понимал, к чему я веду.

— Она считала, что люди глупы, — продолжала я. — Говорила, что они толкуют о высоких идеях, о мире, справедливости и равенстве, но, сколько ни корчат из себя умников, по-настоящему научились одному: экс­плуатировать и убивать друг друга. Она видела причину, почему многие ищут веры в богов и спасителей. В глубине души они сознают, что, предоставленные самим себе, никогда не повзрослеют настолько, чтобы решить свои проблемы и осуществить идеи, за которые вроде бы так ратуют.

Закончив речь, я посмотрела, как на другом экране одиночный белый корабль столкнулся с тремя крейсерами внешников. Бой был коротким и яростным, а исход его с самого начала не вызывал больших сомнений.

— А что бы она сказала вот об этом? — Бошняк обвел рукой проекции на стенах. — Одобрила бы то, что мы тут делаем?

— Возможно, но вряд ли. Она меня никогда не одоб­ряла.

— Мне почудилась некоторая горечь?

Усмехнувшись, я пожала плечами:

— Мы с ней не разговаривали с тех пор, как я ушла в первый рейс. Не знаю даже, жива ли она еще. Может, давным-давно свалилась с той горы.

Я замолчала, уже не заботясь, поймет ли Бошняк мои мысли.

На стенах вокруг нас свирепствовала война за мир.

Я оставила его грустить за столом, а сама унесла кофе в каюту. На стенном экране появилась корабельная аватара.

— Почему с людьми так сложно? — обратилась я к ней.

Она подняла изящную бровь:

— Я размышляю над этим вопросом с самого подключения.

— И к чему пришла?

— Полагаю, вы все поломаны на каком-то фундаментальном уровне, но притом все поломаны по-разному. И обходные маневры, которыми вы нивелируете эти травмы, определяют, кто вы есть.

— Сколько их?

— Людей — пять.

Уловив знакомую интонацию, я нахмурилась:

— Пятеро человек и?..

— Я не совсем уверена. — Аватара действительно выглядела озадаченной. — Оно назвалось «Душой Люси», но это невозможно.

Альва Клэй опустила резак:

— Ты говорила, что личность грузовика стерли? А может, не стерли? Может, перезагрузили на другой носитель?

Лицо аватары изобразило тревогу.

— Не вижу способа проделать такое, — сказала она. — Большая часть самосознания корабля распо­лагается на клонированных тканях человеческого мозга — это не программное обеспечение. Если бы суще­ствовал способ создать в полной мере искусственный интеллект, нам бы не требовались биологические компоненты процессоров.

— Тогда как это понимать?

— Данных недостаточно.

Клэй повесила резак на пояс и проверила магазин «Архипелаго».

— Оно может представлять угрозу?

— Сильно сомневаюсь, — покачала головой «Злая Собака». — Судя по сообщению, оно делает все возможное для спасения людей.

Судно возило колонистов и скот, контрабанду и медикаменты. Грузила все, что можно погрузить. Пока наконец, много десятков лет спустя, не стала собственностью некоего Джонни Шульца, мелкого воришки с боль­шими амбициями, но слабого по части планирования. Милый парень и высоко метит, но соображает не слиш­ком быстро, если я понятно объясняю.

— Знаю таких.