Тео — театральный капитан

началась мелодия. Я не могу сказать, про что она — ведь там нет слов; но как будто про меня. Как я живу. Живу в театре, безо всякого моря. Но море есть. Далеко-далеко, за тысячи километров, но есть. Я слышу.

А Костя оказался прав: мне ужасно захотелось написать книгу. А ещё он говорил, что я стану капитаном; это тоже обязательно сбудется. Потому что если друг в тебе уверен, то, считай, твой будущий корабль уже наполовину построен. И море тебя ждёт. Даже если ты всего лишь маленькая мышь, которая живёт в театре.

смотрел, как по морю ходят волны, и думал, что моя маленькая мышиная жизнь оказалась не такой и глупой. Думал, что море похоже на музыку. Такое же бесконечное и разное. И его нельзя объяснить словами.

Костя больше меня в пятьсот раз. У него нет хвоста, нет таких усов, как у меня, нет лапок. Зато есть огромные ноги и руки. У него нет мягкой серой шёрстки, как у меня; и при этом страшная чёрная шерсть на голове, всегда непричёсанная.
При этом никто из мышей никогда не понимал меня так, как Костя. Человек.
Мы сидели так долго-долго, пока небо не начало светлеть. А потом пошли домой.
— Спасибо, — сказал я Косте.
— Это тебе спасибо. Спасибо за то, что я здесь не один.
Я долго думал, спрашивать его об этом или нет. А потом всё же спросил:
— Скажи, Костя. Ты ведь хотел пойти ужинать с этой девушкой вместе, да? Ведь она сама позвала тебя. Почему ты не пошёл?
— Потому что она позвала меня из вежливости, — ответил он. — У меня отличный слух, и я различаю, когда зовут из вежливости и когда по-настоящему. Из вежливости — ещё хуже. Это во-вторых.
— А во-первых?
— А во-первых, я хотел пойти с тобой.

— Вот твоё море, Тео.

— Большое, — ответил я.

Просто чтобы что-нибудь сказать.

Наверное, я должен чувствовать восторг? Или счастье? Или… Ну, хотя бы какая-то мысль о море должна прийти мне в голову?

Но вместо всего этого я думал: какое же чудо, что среди людей у меня есть друг. Такой друг, который не спал всю ночь и после перелёта и репетиции не пошёл в гостиницу ужинать с симпатичными девушками.

А пошёл со мной.

Это уж от дирижёра зависит, как покажет. Трудная работа вообще. Дирижёр должен всё видеть, всё слышать, всё чувствовать. И кончиками пальцев, локтями, плечами, даже всем телом должен объединять таких разных людей в один организм. У хорошего дирижёра оркестр даже дышит одновременно.

Музыканты любят поесть, поэтому оркестровая комната отдыха полна чудесных запахов. Правда, всё перебивает кофе: чего они находят в этой ужасной, горькой жидкости?

Один раз я нашёл на полу такие славные раскрошенные леденцы, янтарного цвета. Обрадовался, схватил зубами… Оказалось — канифоль. Тьфу! Это такая специальная твёрдая смола, ею нужно натирать смычки. Всё из-за кофе, он перебивает все ароматы, вот я и ошибся.

Меня зовут Тео, и я живу в театре. Некоторые люди тоже говорят «я живу в театре»: значит, они работают тут целый день, а домой уходят только ночевать. Или ещё они говорят: «Вся моя жизнь — в театре!» То есть в жизни у них, кроме театра, ничего интересного не происходит.

Но я-то живу в театре по-настоящему. В этом преимущество мышей: они могут жить там, где им в самом деле нравится.

Поэтому даже летом балетные надевают шерстяные носки.

Потому что если друг в тебе уверен, то, считай, твой будущий корабль уже наполовину построен.