Греческая религия: Архаика и классика

Существующие в греческом языке обозначения подобных феноменов противоречивы и не образуют единства. Одно древнее слово, использовавшееся для указания на особое душевное состояние — éntheos, «бог внутри»1, бог, который, как считалось, находясь внутри человека говорит из него (или чужим голосом, или так, что ничего нельзя понять), а также принуждает совершать неестественные, при взгляде со стороны бессмысленные движения. В то же время, говорится и о том, что бог «схватывает» или «несет» человека, «удерживает его в своей власти», katéchei, из чего при переводе возникло «possessio», «одержимость»2. Речь идет также и о «выходе наружу», ékstasis — не в том смысле, что душа покидает тело, но что сам человек сошел со своего при-вычныго пути, забыл свою способность рассуждать здраво3. Но можно сказать и так, что его разум (noûs) больше не находится в нем4. Эти способы выражения одного и того же невозможно ни привести к общему знаменателю, ни определить как этапы некоего процесса духовного развития. Они отражают замешательство перед лицом сверхъестественного. Еще одним часто встречающимся обозначением является слово «mania», буйство, безумие.
«Буйство» описывается как болезненная вспышка, за которой стоит гнев бога. Правда, в реальности, наряду с индивидуальным, патологическим, имело место и коллективное «буйство», бывшее ритуальным и санкционированным — в первую очередь, внезапное помешательство женщин полиса во время «исключительного праздника».

Священство не было каким-то общим статусом, оно означало лишь служение определенному богу в одном из святилищ. Никто не мог считаться «жрецом» вообще — но только, например, «жрецом Аполлона Пифийского» или «жрицей Афины Полиады».

Вотивное изображение не обязательно было связано с божеством — хозяином святилища. В качестве посвятительных даров могли также выступать фигурки других богов10. Большие статуи из известняка, мрамора или бронзы устанавливал тот, кого связывали с богом особые узы, которые он хотел увековечить — в первую очередь, мальчики и девочки, завершавшие свое служение в храме (как, например, «аррефоры» на Акрополе, «дети очага» в Элевсине11), или жрецы. Победившие на Олимпийских играх тоже имели право поставить в святилище бронзовую статую.

В святилищах Артемиды и Аполлона собирались козьи рога. Подобный склад находился в Дреросе, на Делосе из таких рогов был сложен главный алтарь Артемиды, «роговой алтарь», который вызывал такое восхищение, как одно из чудес света

Как антитеза, выражение принудительного порядка, существовали изображения богов, на которых были надеты оковы, — в первую очередь, статуи Артемиды, Диониса, Ареса39: Они ожидали столь же радостного, сколь и опасного освобождения от пут в «исключительный праздник», который затем должен был возвратить все к прежнему, давно «установленному» порядку.

В V веке на место деревянной статуи выходит статуя из золота и слоновой кости как высшее проявление роскоши: вокруг деревянной сердцевины крепилось одеяние из чистого золота, открытые части тела изготавливались из слоновой кости. Как храмовая архитектура достигает своего апогея и, в каком-то смысле, завершения около 460 г. строительством храма Зевса в Олимпии и освященного в 438 г. Парфенона на афинском Акрополе, так обе статуи работы Фидия, Афина Парфенос и Зевс Олимпийский, выполненные из золота и слоновой кости, были признаны в античности вершиной всего греческого религиозного искусства. Зевс Фидия на века запечатлел в зримом образе представление людей о боге вообще и даже римский полководец устрашился его величия

С давних времен на деревьях развешивались жертвенные дары, например, по древнему охотничьему обычаю, шкуры убитых на охоте животных или еще диски, осциллы, качавшиеся на ветру.

Подобно тому, как ритуалы нередко формируют противопоставление «снаружи» и «внутри», по отношению к человеческому общежитию существуют ^святилища центральные, с одной стороны, и лежащие за пределами центра, с другой. Первые венчают собой самую высокую часть города (акрополь) или обрамляют торговую площадь (агору), вторые, напротив, или стремятся высоко в горы, или — к прудам и болотам (lfmne). Известны, в частности, Артемида Limnâtis и Дионис en limnais6. Должно быть, здесь сказывается первобытная практика принесения жертвы через утопление ее в воде, так же как и «подъем» жертвы, «возведение» ее на гору, имеет за собой не менее значительную традицию. Кроме того, святилища достаточно часто располагаются не на вершине, а в седловине — понижении между двумя вершинами в горах7. Имена богов не связаны раз навсегда с определенными функциями. Аполлон есть на агоре8, но есть и в уединенном горном ландшафте в Бассах. Существуют горные культы Зевса, но также и Гера Akraia и Афродита на Акрокоринфе. Городская богиня — преимущественно Афина. «Перед городом», на каком-нибудь холме нередко помещалось святилище Деметры9, которая в известном смысле вступает в конфликт с повседневным укладом городской жизни.

Смоквы13 стоят в двойной оппозиции к нормальной культуре, к плодам земледелия так же, как и к мясу жертвенных животных — они символизируют сладость, плодородие, разнузданность, саму атмосферу «золотого века», от которого реальность должна четко отмежеваться. «Обход по кругу», также являющийся частью очищений водой и кровью, объединяет чистых в единое сообщество. Отторгнутый за его пределы именуется поэтому «отскобленное со всех сторон», peripsema (см. прим. 73). Дело не в том, чтобы обязательно убивать, нет, «отброс» должен быть лишь удален «за предел», «за скалу» — чтобы никогда больше не возвратиться.

Со скал Левкады6, во владениях Аполлона Левката, сбросили осужденного преступника — привязав ему, впрочем, крылья, призванные смягчить падение, — а после прилагали все усилия, чтобы снова выловить его из моря. Другой источник7 свидетельствует о том, что в море «для Посейдона» бросали юношу, думая так избавиться от всех напастей: «будь нашей грязью», (peripsema). В Херонее бичом провожали до двери «голод», boulimos, в образе раба8.