В Большом театре и Метрополитен-опера. Годы жизни в Москве и Нью-Йорке

Увы, сегодня уже нет моих друзей, живших тогда в Севилье – Александра Грузенберга и его жены Ираиды Бровцыной. Грузенберга я помнил с 1943 года – после возвращения Центральной музыкальной школы из эвакуации в Пензе, а с его женой, как и с ним, мы работали позднее 13 лет в Большом театре. Они были радушными хозяевами в Севилье и часто приглашали нас с Владимиром Барановым к себе домой на обед. Там мы познакомились с мамой Рады Бровцыной – она принадлежала к старинным дворянским домам – русскому и грузинскому. Теперь об этом уже можно было говорить вслух! Александр Грузенберг оставил о себе добрую память в Севилье – он успешно преподавал и многие его ученики завоевали призы на местных и даже европейских конкурсах. Было очень жаль, что он ушёл из жизни в 69 лет – в 1999 году, не дожив и до 70 лет. Умер во сне, как праведник… Его жена пережила его почти на 10 лет. У них остались внуки и один из них отличный скрипач – солист Борис Бровцын, успешно гастролирующий по многим странам мира.

Кляйбер специально приехал во Франкфурт, чтобы послушать «Песню о земле» Малера. Вечером, после концерта он пришёл за-кулисы, чтобы поздравить Левайна с превосходным и успешным выступлением. Он был искренне счастлив, услышав это исполнение. Раскрасневшийся и полный впечатлений, он подошёл к Левайну. К нашему удивлению, Левайн его встретил без тени улыбки, как довольно малого знакомого человека. Куда подевался тот Джимми Левайн, который подавал пиджак Маэстро после каждой репетиции, счастливый сверх всякой меры услышанным и увиденным? Нет, на этот раз это был другой человек. Карлос Кляйбер горячо поздравил его с замечательным успехом во Франкфурте, но ощутив перемену в отношении к нему и обладая сверхчувствительностью, он немедленно покинул театр «Alte Opera». Больше мы никогда не видели Кляйбера.

Иными словами искусству Эриха Кляйбера был свойственен благородный академизм. Он часто говорил оркестрантам: «Пожалуйста не нервничайте перед концертом. Для этого у нас репетиции. Спокойно садитесь и делайте музыку – я не буду вас беспокоить».

В середине 1980-х у Троянос был диагностирован рак груди. Она выступила в последний раз на сцене МЕТ в мае 1993 года, а в Сан-Францисской Опере в последние дни июня в опере Штрауса «Каприччио». Последний раз в своей жизни она пела за два часа до кончины в госпитале «Ленокс Хилл» для пациентов. Одна пациентка сказал, что впервые за три года она забыла о собственной боли…

тут не вспомнить рассказ всемирно известного российско-американского виолончелиста Григория Пятигорского в его книге «Виолончелист» о разговоре с одним его коллегой по оркестру Берлинской Филармонии в конце 20-х годов. Коллега сказал Пятигорскому, что сожалеет о том, что тот уезжает в Америку и что он, коллега, так и не слышал его игру. Пятигорский этому очень удивился: «Ведь мы с вами работали вместе столько лет! Я играл здесь Концерты Дворжака, Шумана, Гайдна, «Дон Кихот» Рихарда Штрауса, и вы работали в это время?» «Да, – ответил его коллега, – но видите ли, много лет назад у меня был нервный срыв и с тех пор я себя натренировал так, чтобы ничего не слышать – играть, но не слышать! Так что, к сожалению, я вас так и не слышал».)

Помню, что Болгарской оперой дирижировал отличный старый дирижёр Асен Найденов. Он почему-то отчаянно боялся Гяурова. То есть так боялся, что у него буквально тряслись руки, когда тот выходил на сцену. Секретов Болгарской оперы и вообще той страны мы, конечно не знали.

так в Бостоне в дни его директорства (1962–1969) прославленный трубач оркестра Рожэ Вуазен смешал под столом в рюмке с вином свою urinae и незаметно поставил на стол перед Ляйнсдорфом. Музыкальный директор выпил содержимое, не поморщившись. На вопрос моему другу Гарри Пирсу, рассказавшему мне эту историю – понял ли Ляйнсдорф, что он выпил – Пирс ответил, что, скорее всего, да, но сделал вид, что ничего не произошло

. С коллегой Ляйнсдорфа дирижёром Георгом Шолти сыграли также скверную «шутку» в Лондоне и тоже где-то в 60-е годы. Во время репетиции в Ковент Гардене на его машине кто-то заклеил все окна специальной несмывающейся клейкой бумагой. Немногие дирижёры в истории могли похвастаться таким «вниманием» со стороны коллег. музыкантов).

же понял, что основное отличие американских музыкантов любого калибра от советских (здесь идёт речь, конечно, не о советских супер-звёздах, а о музыкантах достаточно высокого класса) состоит в том, что советские, конечно, гораздо сильнее в отношении техники игры на скрипке, и значительно слабее своих американских коллег в музыкальности, глубине интерпретации и в воссоздании стилей различных композиторов, но прежде всего в знании камерной музыки и владения ею.

Встреча с реальным человеком-легендой всегда опасна потерей иллюзий и разочарованием. А потеря годами лелеянных иллюзий всегда очень болезненна