Москитолэнд

Арлин над моей шуткой не смеется, что роднит нас еще больше. Некоторые шутки и не должны быть смешными.

Сейчас пятилетняя разница может показаться огромной, но когда ему будет пятьдесят четыре, а мне сорок девять, пфе, ерунда какая.

Я размышляю о том, как быстро все изменилось. Но разве не в том суть? Когда все происходит медленно, это называют ростом, а когда быстро – переменами. И боже, как все меняется: что-то, ничто, что-нибудь, нечто… все меняется.

Помощь – это когда помогаешь всем, Мэри. Даже если они сами не знают, что попросили.

Порой в одиночестве испытываешь еще большую неловкость. Наверное, когда никто не слышит твою чушь, ты вынужден нести на себе всю ее тяжесть.

Знаешь, в молодости я думала, что чем дольше проживу, тем больше всего пойму. Но теперь я старуха, Мим, и клянусь, чем дольше я живу, тем меньше вижу вокруг смысла.

Очень медленно я переворачиваю пузырек вверх тормашками, вываливая таблетки прямо под ноги воинственных магнолий. Наверное, будет трудно. Наверное, придется помучиться с симптомами отмены. Наверное, мне даже потребуется записаться на прием к ирландцу-в-бегах, милому доктору Макунди. Но оно того стоит. Потому что жизнь у меня одна. И если стоит выбор между жизнью на «Абилитоле» и жизнью на всю катушку… ну, разве ж это выбор?

И Бек, и папа винят себя в том, что произошло с их сестрами. И они потратили годы, пытаясь не совершить одну и ту же ошибку дважды. Но папа при этом ищет что-то внутри меня. Что-то, чего там может и не быть.

Мама слегка улыбается, и я тоже, вспоминая свой первый и последний макияж. Я крашу ее губы, равномерно, аккуратно, чтобы не пропустить сложные уголки и не выйти за контур. Она смотрит на меня полными не-знаю-чего глазами… удивления, наверное, признательности, смущения, любви. Всего, всего сразу.
Закончив, я отступаю и любуюсь своей работой. Это по-прежнему лишь тень прежней мамы, но появилось что-то, чего минуту назад не было: проблеск молодости или слабое сияние в глубине глаз. Мелочь, но такая важная.
– Взгляни на себя. – Я улыбаюсь и плачу. – Ты прекрасна.
Затем целую маму в лоб и киваю Кэти. Но прежде чем выйти из комнаты «22», я ставлю пустой тюбик от помады на ее новый туалетный столик, на его законное место.

Она качает головой и тянется к моему уху:
– Ты выглядишь как моя Мэри.