Уроки химии

с вашей точки зрения, многие верят в тексты, написанные тысячи лет назад? И почему, такое впечатление, чем более сверхъестественными, недоказуемыми, невероятными и замшелыми кажутся источники этих текстов, тем больше людей в них верит?»
«Представителям рода человеческого требуется утешение, — написал в ответ Уэйкли. — Им нужно знать, что другие сумели пережить тяжкие испытания. И в отличие от представителей иных видов, у которых лучше получается учиться на своих ошибках, людям требуются постоянные угрозы и понукания, чтобы жить добродетельной жизнью. Знаете, как говорится: люди ничему не учатся. Так оно и есть. Но религиозные тексты все же стараются направить их на путь истинный».
«Но разве наука не дает еще большего утешения? — откликнулся Кальвин. — В тех сферах, где мы можем получить доказательства, а затем добиться усовершенствования? Не понимаю, как можно считать, что писанина многовековой давности, созданная нетрезвыми писцами, хотя бы отдаленно заслуживает доверия? Я здесь не выношу нравственных суждений: тем писцам алкоголь был необходим, поскольку вода бывала непригодной для питья. И все же вопрос: как их несуразные истории — горящие кусты, падающая с небес манна — можно считать плодами здравого смысла, особенно в сравнении с доказательной наукой? Никто из ныне живущих не станет лечиться распутинским кровопусканием, когда в клиниках внедряются новейшие методы лечения. И все же многие упрямо верят в те истории, а потом набираются наглости требовать, чтобы в них уверовали и другие».
«Резонно, Эванс, — отвечал Уэйкли. — Но у людей есть потреб

Известный факт: люди мнят себя самыми умными на свете, однако это единственные животные, которые добровольно вдыхают канцерогены.

Можно подумать, женщина два десятка лет живет под временной меткой и только после замужества становится полноценным человеком.

Что может быть досаднее, чем зрелище чужого, причем незаслуженно большого счастья?

ХИМИЯ ЕСТЬ ИЗМЕНЕНИЕ.
— Когда вас начнут посещать сомнения в себе, — сказала она, поворачиваясь лицом к публике, — когда вам станет страшно, вспомните следующее. Мужество — это не корень перемен; перемены запрограммированы в нас химически. Поэтому, когда вы проснетесь завтра утром, дайте себе обещание. Не окорачивайте себя. Не слушайте чужих мнений о том, что вам по плечу, а что — нет.

— Это Элизабет? — переспросил обеспокоенный голос у него за спиной. — Матерь Божья, что стряслось? И Мэд с ней? Она поранилась?
— Гарриет? — вырвалось у Элизабет, которая в изумлении отпрянула.
Пару секунд они стояли молча, как на сцене, будто все разом забыли свои реплики. Наконец Уолтер выдавил:
— Мы не хотели огласки.
А Гарриет пролепетала:
— Пока не завершится мой развод.
Тут Уолтер взял за руку Элизабет, и та от неожиданности вскрикнула, чем растревожила Шесть-Тридцать, который задергался и несколько раз кряду навалился на кнопку гудка, перебудив Мадлен, Аманду, а также всех соседей, которые, на свою беду, легли спать пораньше.
Элизабет приросла к порогу.
— Я понятия не имела, — повторяла она. — Проворонила главное? Я слепа?

— Ты — человек науки, — произнес Уэйкли. — Твоя работа состоит в том, чтобы ставить вопросы — и искать ответы. Но бывают случаи — я знаю наверняка, — когда ответов попросту не существует. Ты помнишь молитву, которая начинается словами: «Господи, дай мне спокойствие принять то, чего я не могу изменить»?

— Я говорю об атомах и молекулах, Рот, — уточнила она. — О реальных законах, которые управляют материальным миром. Когда женщины осваивают концептуальную базу, они начинают видеть ложные границы, возводимые специально для них.

Обучаясь на богословском факультете Гарварда, Уэйкли в качестве вольнослушателя посещал лекции по химии. Перед ним стояла цель: выяснить, как вражеский лагерь трактует Сотворение мира, чтобы опровергнуть эту ересь. Но после годового курса химии он почувствовал, что увяз. Вследствие новых знаний в области атомов, материи, элементов и молекул ему становилось все труднее считать, что Господь создал что бы то ни было. Взять хоть небеса, хоть землю. Хоть пиццу.

Потому что некоторые вещи лучше оставлять в прошлом.
— Почему?
— Потому что только в прошлом они имеют смысл.