Инь и Ян

Здесь замечательное электрическое освещение, можно работать ночью. А дядя Сигизмунд тоже был в некотором роде учёный. Он не

а кой мне ваша молодость, чего в ней хорошего? Всего хочется, а ничего не дают. Бабье опять же жизню портит. Нет уж, дожить и на покой…

Это не оттого, что Ян жесток. Просто он гений, у гения не хватает времени на обычные человеческие чувства. Великая цель слепит ему глаза.

«Если я добуду веер, я побоюсь им воспользоваться. Осуществить свои желания за счет остального мира? Для этого я недостаточно подл. Улучшить мир, причинив вред себе? Для этого я недостаточно благороден. Так и буду сидеть, как собака на сене…»

А, хороший ли он доктор? Да чего ж хорошего, если барин помер.

Сигизмунд Борецкий свято верил в магические свойства веера… Тогда, в Японии, он сказал мне: «Если я добуду веер, я побоюсь им воспользоваться. Осуществить свои желания за счет остального мира? Для этого я недостаточно подл. Улучшить мир, причинив вред себе? Для этого я недостаточно благороден. Так и буду сидеть, как собака на сене…

Что ж, Фандорин, вы выполнили за полицию всю работу. Стройно, логично! Теперь я вижу, что дедукция – это тоже наука, сродни математике

Нотариус замирает, ощупывает свое лицо, шлепает себя по темени, смотрит на руки, озирается вокруг. Маса отбирает веер, укладывает его в коробку, кладет коробку в карман.
Пауза.
Слюньков: Морщины? Щеки висят! Никуда не делись! Лысина! А как же молодость и красота? Эраст Петрович, во мне что-нибудь изменилось?
Фандорин: Да. Побагровели весь… Стыдно, Степан Степанович. С этим веером все будто с ума посходили.
Слюньков со стоном падает навзничь.
Фандорин наклоняется над ним.
Фандорин: Ну вот, кажется, до к-кондрашки донервничался, жертва суеверий.

Присутствующие пугливо оглядываются, будто в комнате может прятаться кто-то еще. Потом смысл сказанного до них доходит, и они с ужасом смотрят друг на друга

Фандорин выходит на просцениум, и занавес за его спиной смыкается