Чародей

до появления антибиотиков любое средство от туберкулеза действовало лишь на воображение пациента.

Я впервые побывал в театре, и по сей день даже самая истерическая пьеса об унижениях и несправедливости, самыми бездарными актерами, обладает для меня определенной притягательностью: я всегда надеюсь, что мелькнет красивая нога и развеет тьму.

и не заметил, как отношение общества к сексу радикально (хотя, кажется, и неглубоко) изменилось. Однополая любовь, что когда-то была вынуждена о себе молчать, теперь никак не может заткнуться. Слова, которые я мальчиком читал на заборе, теперь каждый день попадаются в газетах и никого не удивляют. Вероятно, это отход от узколобого пуританства и глупой претензии на деликатность в журналистике, где невозможна никакая деликатность и редко встретишь даже простую человеческую порядочность. Однако я до сих пор вздрагиваю, встречая глагол «трахаться» в напечатанном виде или слыша его из уст женщины, молодой или старой; но я научился это скрывать.

Как знает любой ребенок, который нетерпеливо ждал рождественского ужина, околачиваться вокруг стола, вдыхать ароматы, доносящиеся из кухни, и нагуливать аппетит – гораздо большее наслаждение, чем собственно поглощать пищу. Подлинное удовлетворение аппетита дается только гурманам, а гурманы отнюдь не набивают желудок до отказа при каждой возможности.

Теория деконструкционизма утверждает, что собственно в тексте книги не содержится никаких смыслов; ими обладают только различные виртуальные тексты, создаваемые читателями в поисках смысла, даже если тексты разных читателей противоречат друг другу. В любом случае вы и вообще обычные читатели тут ни при чем. Это все для элиты. Критический bon ton . Когда деконструкционист произносит слово «читатель», он подразумевает кого-то вроде себя. Обычный читатель не имеет никакого значения.

Для огромной части общества, называемой «дети», матери не женщины, но неотъемлемые придатки, иногда любимые, иногда нет, но никогда не полноправные человеческие существа, всегда лишь актеры второго плана в драме жизни ребенка.

Любовную связь труднее поддерживать в течение долгого времени, чем брак. В браке люди бывают попеременно то любовниками, то друзьями или из любовников со временем безболезненно превращаются в друзей, а вот в любовной связи приходится все время делать вид, что нас по-прежнему страстно влечет друг к другу; во всяком случае, мне так кажется, и Нюэла этого пока не опровергла. Конечно, мы уже перешли в стадию отношений, когда дружба сильнее любви; но провести границу между дружбой и любовью гораздо труднее, чем отличить яблоки от апельсинов.

Я не то чтобы свято верю любым словам сторонников психосоматической медицины, но слушаю их внимательно. Разумеется, дух влияет на тело; но и тело влияет на дух, а выслушивать в споре только одну сторону означает пропустить многое в прямом смысле жизненно важное. Разве не говорил Монтень в своей удивительной и глубоко оригинальной мудрости о «тесной связи души с телом, сообщающих друг другу свое состояние»? (И разве сразу после этого он, типично для мудреца XVII века, не пускается в какие-то дичайшие измышления о дурном глазе и о том, что женщина, носящая дитя во чреве, своими фантазиями влияет на внешность будущего ребенка? Даже мой любимый Роберт Бертон не смог избежать влияния своего времени – точно так же как мои современники не в силах избежать шарлатанских аспектов современной науки.)

утверждаю (и совершенно поражен тем, что в последнее время Всемирная организация здравоохранения со мной согласна): здоровье – это когда у человека ничего не болит особенно сильно; но распространено мнение, что здоровье – это некая норма, которой все обязаны соответствовать. Не быть здоровым, «потерять форму» – один из немногих грехов, признаваемых и осуждаемых современным обществом. Но ведь видов здоровья столько же, сколько людей. Если наша сущность требует определенных физических слабостей, какой смысл бороться, чтобы от них избавиться? И что сделали для человечества образцовые здоровяки – наши весьма ценимые и высокооплачиваемые спортсмены? Они просто сотрудники индустрии развлечений, притом не высшего сорта.

Конечно, Хью слишком много курил, и вонючие прокуренные старые трубки наградили его одышкой. Но неужели я должен был подняться против него в крестовый поход, заставить устыдиться дурной привычки и таким образом несколько улучшить его здоровье, но обеднить его жизнь?