Я принял дерьмо, как принял деревья и камни, крыс и китов, человекоподобных обезьян и обезьяноподобных людей.
Эстетика дерьма — единственное, что меня ещё интересует. Оно непритворно, не симулировано, свободно от приукрашивания. Я никогда не любил греческих храмов — мне нравились только руины.
Сага мусорного бака богаче, содержательней и интересней, чем сага находящегося поблизости леса. Это — наша сага, наш гимн. Я говорю «да» кофейной гуще, пустым стаканчикам из-под йогурта и черноте под ногтями.
Я говорю «да» йогурту, кофе и красному лаку на ногтях. Но остров блаженных — это не для меня. Утром, когда я встаю, мне необходимо видеть высотный дом вдали, чтобы знать, почему я в нём не живу, и испытывать благодарность к дерьму рядом со мной за то, что оно позволяет мне понять красоту. Великолепное столетие — этот двадцатый век.