Они просто показывают им что-то неизведанное, заменяют инстинкты чувствами, они пробуждают в простом и понятном — сложное и тайное, притягательное и запретное. Заставляют хотеть чего-то иного. Того, чего нельзя получить без них. Без нежного женского тела, без добровольной улыбки, без нежности. Они смеются над черно-белым мужским миром и выливают в него целые ведра красок, слишком ярких, слишком разных. И, показав все это многоцветие, говорят: сможешь теперь вернуться в свой серый мир и снова верить, что можно жить лишь в черно-белой палитре?
Сможешь? Живи.
Оникс вздохнула и приподнялась, заглядывая ему в лицо. Хотела что-то сказать. Или спросить. Но завыл на башне сигнальный рожок, разбив молчаливое понимание. И Лавьер перевернулся, разрывая объятия, торопливо подобрал свою одежду.
— Никуда не выходи. Поняла меня?
— Что случилось? — Оникс постаралась скрыть горечь разочарования.
— На дворец напали. — В его глазах загорелось мрачное предвкушение. — О тебе позаботятся. Чтобы ни случилось. Не бойся.
— Чтобы ни случилось