Солнечная война

В этот момент она увидела себя. Она шла по одному из коридоров корабля. Она всё ещё была там, ещё живая, но тьма расползалась из её тени. Стены чернели, как она проходила мимо, гобелены и знамёна горели, камень трескался и в воздухе кружился пепел. Её окружали демоны, они парили, вращались и скользили, двор следовал за своей королевой. Она выглядела старой, кожа на голове напоминала потрескавшийся пергамент, правый глаз исчез, левый превратился в яму красного огня. Рядом с ней шагала низко опустив руки неровная тень и улыбалась дугой окровавленных зубов.

— Держись, брат! — крикнул Массак. — Мы — наши клятвы. Они — наша сила. Боль — наковальня нашей чести.

На мгновение это было единственным, что двигалось. Звёзды и планеты застыли перед фактом подобного надругательства. Чёрное солнце безмолвным и холодным диском висело на обесцвеченном небе.

Нил пожал плечами и улыбнулся, и теперь он не был похож ни на человека, ни на друга.

— Я всегда был с тобой , — сказал он. — Я — человек рядом с тобой.

Комета исчезла.

Время моргнуло.

Ночь сменила ослепительный свет.

Звук. Голоса.

Ночь.

По всей Солнечной системе каждое существо ощутило дрожь в своей душе, словно что-то стояло позади них, но дышало через их рты.

Солнце померкло.

Ни одно из орудий, мимо которых он пролетал, не повернулось, чтобы отследить его; ни один из кораблей, удерживавших позиции, не двинулся ему на перехват. Смотревшие на него ауспики обнаруживали, что их прорицания отклоняются, а на их запросы отвечают шифрами, которые удаляют даже начало вопроса. И он мчался вперёд, серый в ночи, тень на краю взгляда, во тьме, в сторону мерцавшего пятнышка, которым было солнце.

Он ощутил на краю восприятия шёпот и бормотания призраков бесчисленных войн. Голоса древних сражений цеплялись за зубы черепов. Пролитая перед зачисткой кометы Несущими Слово кровь наполняла рот привкусом меди и железа. Вокруг него остальные воины Тысячи Сынов разошлись кольцами, их глаза поворачивались, мысли кружились в гармонии.

— Столько полей битв, — сказал Пертурабо, глядя прямо на далёкую яркую точку. — Так много крови и железа пролилось на землю, чтобы мы заслужили своё место здесь… — Глаза Повелителя Железа казались чёрными в бледном свете, его доспехи отбрасывали холодную тень. — Мы идём, брат мой. Мы идём, отец мой. Мы вернулись… — Он повернулся к Форриксу. Холод исчез из его глаз. Пламя вспыхнуло в их глубинах и края экзопластин замерцали в далёком солнечном свете и заставили его казаться лишившимся кожи в клинках и тенях.

Его звали Гарвель Локен и теперь он был воином, серые доспехи которого отмечали его, как призрака, пойманного между верностью и обстоятельствами, сражавшегося на войне за пределами света морали.

Я не был обращён, — сказал Лайак. — Человек, лицо которого находится под этой маской, был взят, сломан и переделан. Моя вера священна потому что она — ложь, а вся ложь — музыка в ушах Пантеона. Подобное благочестие ложное и созданное, но зато чистое. Ты живёшь для Гора, для своего легиона, для своих братьев. Это твоя правда. Моя в том, что я — ничто. Сын, покинувший отца. Брат, сделавший этих братьев своими рабами. — Лайак кивнул на рабов клинка, неподвижных и тихих, стоявших в восьми шагах от него. — Я такой же, как и ты, Эзекиль Абаддон.