Эмансипированный зритель

Человек созерцает в зрелище похищенную у него способность к действию, собственную отчужденную сущность, обернувшуюся против него и формиру­ющую коллективный мир, реальность которого и заключена в этом хищении.

Между тем, по словам обвинителей, быть зрителем плохо по двум причинам. Во-первых, смотреть есть нечто противоположное тому, чтобы познавать. Зритель находится перед видимостью и ничего не знает о процессе производства этой видимости, как и о реальности, которую она скрывает. Во-вторых, смотреть есть нечто противоположное тому, чтобы действовать. Зрительница остается неподвижной на своем месте, она пассивна. Быть зрителем — значит быть обделенным как способностью познавать, так и способностью действовать

Образ не явля­ется копией вещи. Он является сложной игрой отношений между видимым и невидимым, видимым и словом, высказанным и невысказанным. Он не просто воспроизводит то, что находится перед фотографом или режиссером. Он — всегда искажение, занимающее место в цепочке образов, которые в свою очередь также искажают его.

Театр обвиняет сам себя в том, что делает зрителей пассивными и тем самым изменяет своей сущности, понимаемой как коммунитарное действие.

Как и исследователи, художники сооружают сцену, на которой демонстрируются их компетенции, и эти последние оказываются сомнительными при переводе на новый язык, выражающий некое новое интеллектуальное приключение. Эффект этого языка невозможно предвидеть. Он требует таких зрителей, которые играют роль активных толкователей и разрабатывают свой собственный перевод, чтобы, присвоив себе «историю», сделать из нее свою собственную историю. Эмансипированное сообщество — это сообщество рассказчиков и переводчиков.

Незнающему не нужно преодолевать пропасть между своим незнанием и знанием учителя. Дистанция, которую ему необходимо преодолеть, есть лишь путь от того, что он уже знает, к тому, чего он еще не знает, но что может изучить, как изучил все остальное.

Мы не переходим от просмотра спектакля к пониманию мира и от интеллектуального понимания к решению действовать. Мы переходим от чувственного мира к другому чувственному миру, который определяет иные горизонты допустимого и недопустимого, иные способности и неспособности. Работают именно диссоциации: разрыв соотношения между одним смыслом и другим, между, с одной стороны, видимым миром, модусом аффекта, режимом интерпретации и, с другой стороны, пространством возможностей; разрыв между самими чувственными ориентирами, которые дают возможность быть на своем месте в некоем порядке вещей.

Воздействие музея, книги или спектакля в первую очередь зависит от разделения пространства и времени и способов чувственной презентации, которые ими установлены, и только затем — от содержания самого произведения. Но это воздействие не определяет ни политическую стратегию искусства как такового, ни вклад искусства в политическое действие, который поддавался бы оценке.

функция назидания, казалось бы, далеко отстоит от наших современных способов мыслить и чувствовать. И все же каузальная логика, которая лежит в ее основе, остается нам весьма близка. Согласно этой логике, то, что мы видим, — не только на театральной сцене, но и на фотовыставке и в инсталляции, — это чувственные знаки определенного состояния, размещенные тем или иным образом по воле автора. Распознавать эти знаки — значит заниматься своего рода чтением нашего мира. А это чтение порождает ощущение близости или удаленности, которое заставляет нас принять участие в предложенной ситуации так, как того пожелал автор. Эту модель действенности искусства мы назовем педагогической.

Май 1968-го выдвинул идеи «художественной» критики капитализма — протест против обманутых ожиданий, требования подлинности, творческого подхода и автономии — в противовес его «социальной» критике, свойственной рабочему движению: критике неравенства и нищеты, разоблачению эгоизма, разрушающего коммунитарные связи. Эти идеи, будучи встроенными в современный капитализм, позволили ему ответить на желание автономии и подлинного твор­чества новой «гибкостью», пластичными рамками, легкими, открытыми структурами, призывом к индивидуальной инициативе и строительству «проектного града».