Макаров чешет затылок

Высокомерная цивилизация молчит и не подает никаких сигналов из космоса. Это только не уверенная в себе посылает: мы разумные! мы есть! мы знаем теорему Пифагора! мы расщепили атом! обратите на нас внимание! мы есть! мы есть! мы есть

Кафе – это место, где можно написать шедевр, сойти с ума или совершить преступление

(Похоже, Улитин и поэт Ян Сатуновский пришли с разных сторон к одному открытию: к ритму, проявленному в речевой интонации).

От лыж дрожали руки, и трудно было прямо из лесу с лыжной прогулки переключаться на лекцию по теории литературы. Хорошая пара. Жалко, нет фотоаппарата. Оттого и был долгий задумчивый взгляд 30 лет спустя у прилавка с немецкими книгами

. На самом деле, конечно, важней всего метонимия.

Формат иногда выбирается безошибочно. Иногда. И как один умрем в борьбе за это. Запятая бы, страшно мешала бы. Кавычки уводили бы мысль в литературоведение. Многоточия я не заметил.

Карандаш добился бы точных формулировок и краткости. Если надо выбирать между «жив подлец» и «смерть героя», то – что? То, пожалуй, герой еще жив и если себя не покажет, то о себе расскажет. Рано хоронить героя. Моя точка зрения имеет значение только для меня, потому что у меня с ним действительно личные счеты. Он помог мне упасть, а не подняться. Он принял меня за кого-то еще.

На повороте из переулка на улицу мелькнул сюжет. Помню.

«Я хочу найти слова, которые не имеют прибавочной стоимости»

Чтобы изучить амбивалентность площадного слова, не надо ехать так далеко: во Францию 16 века. На любой улице у любой пивной на троих можно проследить все нюансы смехового аспекта мира