Находясь на штарнбергерской вилле, Чиано, наконец, пришел к согласию с Муссолини в отношении его презрительной оценки итальянского народа. Отчасти это объясняется ситуацией, в которой он находился сам. Он чувствовал, что был обманут, низвержен и отправлен в ссылку. И с горечью соглашался с утверждением Гитлера, что Муссолини «являлся единственным истинным римлянином среди итальянцев». Его антипатия к собственному народу исходила, однако, из другого источника, нежели у Муссолини. Дуче презирал итальянцев – или только говорил об этом, – во-первых, потому что они были слишком слабыми, слишком послушными и слишком миролюбивыми, а во-вторых, поскольку они оставались безразличными к его мечте о громадной империи и не разделяли его диктаторской концепции о величии. Исходя из этого, он хотел, чтобы в Италии были бы более суровые зимы, которые закалили бы народ. Его идеалом были прусская военная дисциплина и организация. Он даже ввел в итальянской армии прусский парадный церемониальный, так называемый гусиный шаг, дав ему название «пассо романо».
Идеалы Чиано отличались от военно-империалистических взглядов его тестя. Он хотел бы видеть свою страну центром духовной и культурной гегемонии в Европе. Его антипатия к народу была скорее инстинктивной и была направлена против совершенно других элементов, чем те, которые вызывали гнев Муссолини. В целом же разочарование обоих вызывалось тем, что народ был неспособен выполнять ту роль, которой они каждый по-своему его наделяли. В этом плане Чиано зашел настолько далеко, что не хотел, чтобы его дети воспитывались как итальянцы и не желал их возвращения в Италию. Почему-то он хотел видеть их скорее кубинцами.