Я иду на кухню и практически получаю сердечный приступ, когда за столом вижу Джетта, который преспокойно поедает хлопья и лазит в телефоне.
— Чем занимаешься? — выдавливаю я слова.
Он поднимает на меня взгляд. Я наблюдаю за тем, как он осматривает мой внешний вид.
— Почему ты в той же одежде, в которой была и вчера? Ты пришла домой только что? — спрашивает он меня, приподнимая брови.
— Н-нет, я-я… эм… я…
— Мам, ты заикаешься?
— Нет, — выпаливаю я, защищаясь. — Я во вчерашней одежде, потому что… — Черт подери! Почему я не могу врать без запинки? — Потому что мне очень нравится эта рубашка.
— Ладненько… Ну, тогда просто чтобы ты знала, твоя любимая рубашка застегнута неправильно.
— Что? — Я оглядываю себя и вижу, что, спеша покинуть дом Леандро, перепутала петли, застегнув рубашку не так, как надо. Я начинаю перезастегиваться.
— Так что, значит, прошлой ночью ты оставалась у Леандро?
Мое лицо краснеет от стыда.
— Да. Нет! То есть, нет. — Боже, ненавижу его автоматную очередь вопросов, когда я отвлечена.
— Знаешь, мама, врать своему единственному сыну — кошмарное решение. Я почти уверен, что ложь между матерью и ребенком является началом потенциального разлада. То есть, ты врешь, а я могу почувствовать себя задетым и отвергнутым. Могу взбунтоваться. Начать тусоваться с нехорошими людьми. Курить. Принимать наркотики. Кто знает, чем все это закончится?
Качая головой, я пытаюсь не улыбнуться, и занимаю стул напротив него.
— Отлично сыграно. Когда ты стал таким умным?
— Я всегда был таким. Я учился у суперумной и очень привлекательной мамы.
— Ты сегодня утром в ударе, — смеюсь я, чувствуя себя пугающе впечатленной. — Ладно, правда. Я собиралась поговорить с тобой сегодня, но, полагаю, сейчас самое лучшее время. Да, прошлой ночью я была с Леандро, и мне жаль, что я солгала и сказала, что этого не было.
— Я так и знал, блин! Итак, теперь он твой парень? Сколько это уже длится? Это значит, что я могу бывать на Гран-при, когда захочу?
— Ого. Притормози-ка.