Зази в метро

— А как вообще время провела?
— Я постарела.

— Ну тк? Почему ты хочешь быть учительницей?

— Чтобы детей изводить, — ответила Зази. — Тех, кому будет столько, сколько мне через десять, два-.. пятьдесят, сто, тысячу лет. Всех их можно будет мучить в свое удовольствие.

— А! Барахолка! — сказала Зази с видом человека, которого не так легко выбить из седла. — Знаю! Там можно купить по дешевке пару римбрантов, продать их потом какому-нибудь америкашке, и тогда, считай, день прожит не зря.

подогретый ликер шартрез.

Вот уже много лет он искал какую-нибудь пышечку, к ногам которой он мог бы положить все сорок пять своих пасмурных весен.

— Ничего, если я с тобой пройдусь?

— Будете блюсти мою нравственность?

— Да нет, ты просто составишь мне компанию.

— Какого черта! Я предпочитаю гулять одна.

Вдова Авот'я еще раз вздохнула.

— Я так одинока... так одинока... так одинока...

— Шли бы вы в задницу со своим одиночеством, — сказала Зази со свойственной ей изысканностью выражений.

— Относись с пониманием к проблемам взрослых, — сказала вдова со слезой в голосе. — Ах! Если бы ты только знала...

— Это вас легавмен в такое состояние привел?

— Ах любовь... когда ты узнаешь...

— Я была уверена в том, что вы, в конце концов, начнете пороть пошлятину. Если вы будете продолжать в том же духе, я позову полицейского.

— Молодец, Хватьзазад! — крикнула ему Зази с тротуара, без тени насмешки в голосе.

— Не надо так его унижать, — сказала вдова Авот'я. — А то он совсем растеряется.

— Я-то сразу поняла, что он тюфяк.

— Неужели вы не видите, какой он красавец?

— Только что вы восторгались моим дядюшкой, — строго сказала Зази. — Вам что, все равно кто — лишь бы в штанах?

— Послушай, детка, ведь ему очень больно! Со взрослыми нельзя так грубо обращаться.

— А ну их в задницу, этих взрослых, — ответила Зази. — Я что ни спрошу — он — не отвечает.

— Ну и что, что не отвечает? Надо избегать насилия в отношениях с людьми, деточка! Это совершенно недопустимо!

— В задницу это ваше «недопустимо»! Какое ваше дело!

Шарль продолжал молча сидеть рядом. Тогда Габриель принялся разглядывать башню, смотрел на нее долго и внимательно, а потом сказал:

— Не понимаю, почему Париж всегда сравнивают с женщиной. С такой-то штукой посередине. До того, как ее построили, наверное, можно было. Но теперь! Это как женщины, которые превращаются в мужчин от слишком интенсивных занятий спортом. Об этом в газетах писали.

Они замолчали и на мгновение предались мечтаниям, глядя на Сакре-Кер.

— Ну а вы, вы — гормосессуалист?

— Что, по-твоему, я похож на гомосека?

— Да нет, какой же вы дровосек, вы — шофер!