азвонили колокола. Люди склонили голову, и некоторые даже застонали. Глядя на проезжающую восковую фигуру, я подумал: а чего, интересно, Генрих действительно достиг, что принесло его «замечательное царствование»? Мне вспомнилось все, что я видел за последние десять лет: разрушенные древние монастыри, бездомные монахи, выгнанные на улицу слуги... Преследования и сожжения — меня передернуло при воспоминании о том, как Энн Аскью разнесло на Смитфилде голову. Великая война, не приведшая ни к чему и лишь разорившая страну. Если это обнищание продолжится, разразится беда: простые люди не вынесут этого. И всегда, всегда при Генрихе над головой каждого из его подданных маячила тень топора. Я вспомнил тех, кто погиб на плахе, а особенно одного человека, которого когда-то хорошо знал и помнил до сих пор, — Томаса Кромвеля.
Филипп рядом со мной тихо проговорил:
— И на этом конец.
Хехе