Бесконечная история

Всё вечно повторяется. День и ночь, лето и зима. Мир пуст и лишен смысла. Всё движется по кругу. Что возникает, должно пройти, что рождается, должно умереть. Всё проходит: добро и зло, глупость и мудрость, красота и уродство. Всё пусто. Всё нереально. Всё неважно.

— И-го-го! — заржал конь. — А куда мы поскачем? — Куда хочешь, Артакс, — ответил Атрейо. — С этого мгновения мы в Великом Поиске.

. Не мешай свершаться тому, что свершается. Ты должен беспристрастно взирать на добро и зло, на красоту и уродство, на мудрость и глупость, как и Девочка Императрица. Ты можешь только искать и спрашивать, но не судить по своему разумению

Атрейо, мой маленький господин, — тихо сказал Дракон, — твоя рана очень болит?
— Нет, — ответил Атрейо, — я не чувствую боли.
— У тебя жар?
— Нет, Фалькор, не думаю. А почему ты спрашиваешь?
— Я чувствую, как ты дрожишь, — ответил Дракон. — А что на свете может заставить Атрейо дрожать?
Атрейо помолчал, а потом ответил:
— Мы скоро долетим. И тогда мне придется сказать Девочке Императрице, что спасения больше нет. Из всего, что я должен был сделать, это самое тяжелое.
— Да, — сказал Фалькор ещё тише, — это правда.
Они молча полетели дальше — к Башне Слоновой Кости.
Некоторое время спустя Дракон спросил снова:
— Ты её когда-нибудь видел, Атрейо?
— Кого?
— Девочку Императрицу — или, вернее, Златоглазую Повелительницу Желаний. Ибо, когда стоишь перед ней, ты должен обращаться к ней так.
— Нет, я её никогда не видел.
— А я видел. Это было очень давно. Твой прадедушка был тогда ещё ребенком. И я был ещё юным Прыг-скок-по-облакам, у которого в голове одни глупости. Однажды ночью я пытался достать с неба луну, которая светила там, вверху, большая и круглая. Я же говорю, у меня в голове ещё не было никаких понятий. Когда я, разочарованный, стал спускаться вниз на землю, то пронесся совсем рядом с Башней Слоновой Кости. В ту ночь Павильон Магнолии широко раскрыл свои лепестки, и в его середине я увидел сидящую Девочку Императрицу. Она бросила на меня взгляд, один-единственный короткий взгляд, но… не знаю, как тебе сказать — с той ночи я стал другим.
— А как она выглядит?
— Как маленькая девочка. Но она намного старше самых старых существ Фантазии. Точнее, у неё нет возраста.
— Но ведь она смертельно больна, — сказал Атрейо. — Мне надо будет осторожно её подготовить к концу всех надежд?
Фалькор покачал головой.
— Нет, она тут же разгадает любую попытку её успокоить. Ты должен сказать ей правду.
— Даже если она из-за этого умрет? — спросил Атрейо.
— Не думаю, что это случится, — сказал Фалькор.
— Я знаю, ведь ты Дракон Счастья.
И снова они долго летели молча. Наконец, они заговорили в третий раз. На этот раз тишину нарушил Атрейо:
— Я хочу ещё что-то тебя спросить, Фалькор.
— Спрашивай!
— Кто она?
— Что ты имеешь в виду?
— АУРИН имеет власть над всеми существами в Фантазии: и над созданиями света, и над созданиями тьмы. Он имеет власть и над тобой и мной. И всё же Девочка Императрица никогда не пользуется властью. Её как будто нет, и всё же она во всём. Она как мы?
— Нет, — сказал Фалькор, — она не как мы. Она не создание Фантазии. Мы все существуем, потому что существует она. Но её природа другая.
— Тогда она… — Атрейо не решался задать свой вопрос, — тогда она как бы человеческое дитя?
— Нет, — сказал Фалькор, — она не такая, как человеческие дети.
— Так кто же она? — повторил Атрейо.
После долгого молчания Фалькор ответил.
— Никто в Фантазии не знает этого, никто и не может этого знать. Это глубочайшая тайна нашего мира. Я слышал, как один мудрец говорил, что тот, кто поймет это до конца, погасит свою собственную жизнь. Не знаю, что он имел в виду. А бол

У меня никого нет, — ответил Атрейо. — Моих родителей убил буйвол вскоре после того, как я появился на свет.
— Кто же тебя вырастил?
— Все женщины и мужчины вместе. Поэтому они назвали меня Атрейо. В переводе на Великий Язык это значит «Сын всех».

Никто не мог бы понять это лучше Бастиана. Хотя отец его и был жив. А вот у Атрейо не было ни отца, ни матери. Зато Атрейо был воспитан всеми мужчинами и женщинами вместе, он был «Сыном всех», тогда как он, Бастиан, на самом деле был ничей — да, по сути он был «Ничьим сыном». И всё же Бастиан был рад, что, пусть хоть в этом, у него нашлось что-то общее с Атрейо, потому что иначе он, к сожалению, совсем бы на него не походил: ни в том, что касается мужества и решимости, ни внешним обликом. Но теперь и он, Бастиан, ступил на тропу Великого Поиска, не зная, куда она его приведет и чем закончится

После этого между отцом и Бастианом всё стало совершенно по-другому.
Только не снаружи. Бастиан имел всё, чего только мог пожелать. Он владел велосипедом с тройным переключением скоростей, электрической железной дорогой, упаковками с витаминами, пятьюдесятью тремя книгами, золотистым хомячком, аквариумом с комнатными рыбками, маленьким фотоаппаратом, шестью фирменными перочинными ножами и ещё многим другим. Но, по правде говоря, он не очень-то и знал, что ему со всем этим делать.
Бастиан помнил, что раньше отец часто возился с ним. Иногда даже рассказывал ему всякие истории и читал вслух. Но с того дня всё это закончилось. Он не мог разговаривать с отцом. Тот был словно окружен невидимой стеной, сквозь которую невозможно проникнуть. Он никогда не ругал и никогда не хвалил. Даже когда Бастиана оставили на второй год, отец ничего не сказал. Он только взглянул на него таким отсутствующим и удрученным взглядом, что у Бастиана возникло чувство, будто его тут совсем нет. Это чувство стало постоянным. Когда вечером они садились вдвоем у телевизора, Бастиан замечал, что отец не смотрит, что его мысли где-то далеко-далеко, там, где Бастиану его уже не догнать. А когда оба брали в руки книгу — каждый свою, он видел, что отец вообще не читает, часами глядит на одну и ту же страницу, не переворачивая.
Бастиан понимал, конечно, что отец тоскует. Он и сам тогда плакал много ночей подряд, да так сильно, что от всхлипываний его начинало тошнить. Но понемногу это прошло. И ведь он, Бастиан, был рядом. Почему же отец никогда с ним не разговаривает? Ни о маме, ни о чём другом важном, только о самом обыденном?

Он вдруг снова вспомнил длинный коридор в клинике, где оперировали его маму. Они с отцом много часов сидели перед дверью операционной и ждали. Мимо пробегали врачи и медсестры. Когда отец спрашивал их, как мама, они всё время отвечали уклончиво. Казалось, никто толком не знает, в каком она сейчас находится состоянии. А потом наконец пришел лысый мужчина в белом халате, усталый и печальный на вид. Он сказал им, что все усилия были напрасны, и что ему очень жаль. Он пожал им обоим руку и пробормотал «сердечные соболезнования».

что, нет занятий?» Он так и видел застывшее в печали лицо отца и понимал, что не сможет ему соврать. Но и сказать правду тем более не сможет. Нет, выхода нет, надо идти куда глаза глядят, только бы подальше. Отец никогда не должен узнать, что его сын стал вором. Впрочем, он, может быть, вовсе и не заметит, что Бастиан исчез. Эта мысль даже немного утешила

Он постарался представить себе отца, как он работает сейчас в большой комнате, похожей на лабораторию. Вокруг него дюжины гипсовых слепков человеческих челюстей — ведь отец зубной техник. Бастиан ещё никогда не размышлял, нравится ли отцу его работа — сейчас это впервые пришло ему в голову. Но теперь он, видно, уже никогда не сможет спросить об этом.
Если он сейчас придет домой, отец выйдет из мастерской в белом халате, может быть, с гипсовой челюстью в руке и спросит: «Уже вернулся?» — «Да», — ответит Бастиан. «Сегодня

Бастиан был убежден, что таким образом он придет к своему последнему желанию, к тому самому, которое приведет его к Истинному Желанию, о котором говорил Граограман. Теперь-то он понял, что тот имел в виду. Он пожелал стать великим мудрецом, самым мудрым мудрецом во всей Фантазии!
Немного погодя он вышел из шатра.
Луна осветила окрестный пейзаж, на который он до сих пор почти не обращал внимания. Палаточный город расположился в котловине, окруженной со всех сторон горным хребтом изломанной формы.