Хаски и его Учитель Белый Кот, ТОМ III

Какое-то время Сюэ Мэн просто лежал посреди снежного поля, прежде чем поднял руку, чтобы прикрыть ладонью веки.
Бледные губы, чуть приоткрывшись, сомкнулись вновь, и слезы ручьем покатились по его щекам.
— Почему вы все ушли и оставили меня одного?
Задыхаясь от сдерживаемых рыданий, Сюэ Мэн потерял голос и мог лишь хрипло бормотать:
— Почему... почему оставили меня совсем одного?
И ведь правда, на исходе обеих жизней оставался только он один.

Его сердце билось все медленнее, все прерывистее.
Вдруг за окном под тяжестью выпавшего снега надломилась ветка дикой сливы и со звонким треском упала на землю.
После этого звука Чу Ваньнин больше не слышал биение сердца в своих ушах.
Он ждал мгновение, он ждал несколько секунд, он ждал минуту, он ждал долго.
Но больше не было ни звука.
Не было ни звука… не было ничего…
Это была жуткая, леденящая кровь тишина.
Это была та пугающая тишина, которая лишает надежды и ввергает в отчаяние на всю оставшуюся жизнь.
Конец.
Остановилось.
Исчерпав себя до конца.
В комнате стало тихо, ужасно тихо. Мертвая тишина.
После этого прошло уже много времени. Чу Ваньнин тоже не двигался. Он по-прежнему лежал на узкой плетеной кушетке в объятьях Мо Жаня. Он не встал с кровати, не поднял головы и больше не пытался заговорить.
Его маленький ученик, его старший брат Мо, его император Тасянь-Цзюнь хотел, чтобы он спал спокойно.
Сказал, что будет всю жизнь держать для него зонт, всю жизнь будет рассказывать ему истории и будет любить его до конца жизни.
Мо Жань сказал, снаружи холодно и снегопад.
Я согрею тебя.
Чу Ваньнин свернулся калачиком в его объятьях, на еще не остывшей груди и замер.
Завтра они отправятся в путь, чтобы вернуться домой.
Им обоим нужно хорошо отдохнуть.
Чу Ваньнин протянул руку и обнял Мо Жаня за талию.
Во мраке ночи он сказал ему:
— Хорошо, я послушаюсь тебя и буду спать… Но завтра, когда я позову тебя, ты должен не забыть проснуться.
Он прижался к груди, которая больше не вздымалась, и его горячие слезы промочили ворот нательной рубашки Мо Жаня.
— Не валяйся долго в постели.
Спокойной ночи, Мо Жань.
Это очень длинная ночь, но я буду рядом с тобой. Пусть тебе снятся хорошие сны, в которых будет огонь и свет фонаря.
А еще дом.

— Раньше, зная, что ты околдован, я боялся выдать себя, поэтому не мог показать свои чувства, а мог лишь ненавидеть тебя… теперь наконец-то я смогу возместить тебе все сполна, — щеки Чу Ваньнина горели, уголки глаз были влажными от волнения. — Я люблю тебя, я хочу жениться на тебе и навечно сплести наши волосы, ради тебя я готов разрезать свою душу на части, я сам желаю покориться тебе.

Бумажный дракон хорошо знал сердце Чу Ваньнина, поэтому поспешил вмешаться:
— Молодой человек, у вас доброе сердце. Думаю, мой хозяин хотел бы знать ваше имя, и в том случае, если в будущем судьба уготовила вам новую встречу, отблагодарить вас.
Какое-то время мужчина молчал, а потом тихо прошептал:
— Меня? — среди шума деревьев и шороха трав его голос казался совершенно пустым и лишенным жизни. — Я всего лишь человек, который наконец обрел свободу, и не более того.

Прижав его к кровати, Мо Жань вытащил из его тела какой-то твердый предмет и отбросил его в сторону. Судя по звуку было похоже, что это рукоятка напильника или трубка подсвечника

— Это и есть настоящий трах…

Только теперь, очень осторожно и с великим почтением, он мог произнести эту фразу: «Если бы я мог, то хотел бы стать таким, как Чу Ваньнин».
Прошу вас, люди, услышав об этой моей мечте, не смейтесь надо мной.
Не нужно плеваться и с презрением отворачиваться от меня.
Я очень глупый и очень долго никого не было рядом со мной.
Когда-то я сбился с пути, и двадцать лет на протяжении двух жизней так и шел по кривой дорожке.
Я слишком туп, чтобы понять почему, в конце концов, я дошел до того, что оказался в этом безграничном мраке. Я не понимаю, почему все так повернулось и закончилось этим, но, оглянувшись назад, я вижу, что все было неправильно.
Я не могу найти маму.
И я не могу найти Учителя.
Прошу вас, люди, в аду слишком холодно.
Позвольте мне вернуться…
Я хочу вернуться домой.

Жун Янь погладила волосы на висках Наньгун Сы, затем его щеки и, в конце концов, обхватила руками его окровавленную ладонь. Дрожа всем телом, она закрыла глаза.
— Сы-эр, теперь мамино тело словно мясо на разделочной доске. Под контролем чужой воли я в любой момент могу утратить свое сознание... но, Сы-эр, ты должен мне верить... мама говорит искренне... перед уходом я все время думала об этом, и хотя теперь я ненавижу твоего дядю за то, что он сделал... однако и благодарна ему…
— Мама…
— Если бы он... не сделал из меня марионетку... я не смогла бы снова увидеть тебя… а также... также поговорить с тобой, — борясь с окоченением, Жун Янь медленно наклонилась и, протянув к нему дрожащие руки, заключила Наньгун Сы в крепкие объятия.
— Перед уходом твоя мама больше всего сожалела о... — Жун Янь хватала воздух и захлебывалась словами, но не потому что Сюй Шуанлинь пытался взять ее тело под свой контроль, а оттого, что она, наконец, смогла обнять своего единственного любимого ребенка. Дрожащим от захлестнувших ее эмоций голосом она все же продолжила, — перед смертью я так жалела, что никогда… никогда не обнимала тебя вот так крепко. Я никогда не обнимала тебя... Сы-эр… Мама так любит тебя.
— Я знаю, — захлебываясь слезами, ответил Наньгун Сы, — я все знаю, мама, я уже давно все понял.

На самом деле Сюэ Мэн очень надеялся, что он скажет, что есть что-то еще, а еще лучше, если прямо заявит: «неожиданно пришли два таинственных гостя, они говорят, что хотят видеть вас». Но этого не случилось.

Ты никогда не был моим должником.

С самого начала это я тебе должен.

Умоляю тебя, очнись.