Клара и тень

Конец дружбы так же загадочен, как ее начало, – заключил Виктор Зерицкий, – он наступает, и все.

Художник заявляет: мое искусство есть смерть... Художник заявляет: единственный для меня способ любить жизнь есть... любить смерть... Потому что искусство, которое переживет века, есть искусство, которое умерло... Если фигуры умирают, картины остаются в веках.

Живопись в итоге — это то же, что обман: ты думаешь, будто можешь коснуться этой вазы, этой грозди винограда или круглой груди этой нимфы, протягиваешь пальцы и натыкаешься на преграду, понимаешь, что шары — это только круги, то, что казалось объемным, уплощается, становится недостижимым для пальцев, жаждущих мягкого прикосновения. Арнольдус подозревал, что они — один из лучших иллюзионистских трюков голландского художника. «Придите ко мне, чудовищные полотна, и я сооружу из вас оптическую иллюзию».

«Друзья мои, получим-ка удовольствие от жизни, по крайней мере в эту ночь».

онец дружбы так же загадочен, как ее начало, — заключил Виктор Зерицкий. — Он наступает, и все.

Хорошее дело требует одного идиота впереди и много умных людей сзади.

Чихание, рвота и смерть — вот три по-настоящему непредсказуемые, неконтролируемые и внезапные вещи, происходящие в нашем теле, точка с запятой, точка и абзац, конечная точка текста жизни: так сказал ей однажды преподаватель в швейцарском колледже

имагия» — имидж плюс магия, культурный архетип, на который мы переводим наш страх или нашу страсть, потому что, утверждал Стэн, в наше время все, абсолютно все, от рекламы до резни, от помощи голодающим стран третьего мира до пыток, — все делается стильно

Он не стал шедевром, но не был и тем человеком, которым ему хотелось бы быть. Он не достиг ни того ни другого.

Она молилась Богу искусства (Бог жизни ее ненавидел), но Богом искусства был Мэтр, который в один прекрасный день просто скажет ей: «Мы должны заменить тебя, чтобы картина продолжила свое существование».