Темная дикая ночь

— Я влюблен в тебя, Лола, но при этом боюсь, что ты уничтожишь меня.

– Харлоу, – начинает Ансель, – ты замужем за одним из самых верных мужчин на свете. Я трахаю Миа. Финн трахает тебя, Оливер – Лолу. Таков порядок вещей.

Мое сердце останавливается на всех парах, а рядом со мной Оливер резко замирает.

– Эй! – встревает Лондон, изображая обиду, что про нее ни слова.

До сих пор мы оба – единственные, кто заметил оговорку Анселя. Оливер начинает медленно рвать салфетку.

– Ты вполне можешь трахнуть Не-Джо, – рассуждает Ансель.

– Так у вас все хорошо?

Я ухмыляюсь несколько секунд и молчу, после чего спрашиваю:

– Финн, ты что, сейчас задал мне личный вопрос?

Со смехом он отвечает «забудь» и громко открывает пиво.

– Да, все хорошо, – говорю я и открываю свое. – Офигительно хорошо.

– Значит, вчера вечером… – Он оставляет вопрос повиснуть между нами.

Это самое большое любопытство, что бывает у Финна.

– Ага.

Эта новая реальность, что Лола моя, заставляет меня чувствовать себя так, будто я пробежал марафон.

– Наконец-то, мать вашу, – говорит Финн, слегка приподняв одну бровь.

Я смеюсь и делаю глоток:

– Ты когда-нибудь делал паузу и думал, насколько все это дико?

Приподняв подбородок, он спрашивает:

– Ты про жен?

– Ну да. Я про время, прошедшее от Вегаса до сегодняшних дней.

– Часть меня подозревает, что Харлоу все подстроила, – говорит он. – Не удивлюсь, если выяснится, что это она подсунула каждому из нас инфу про «Разъезжай и Сооружай» несколько лет назад.

– До чего продуманная афера, – подняв в его сторону банку пива, замечаю я. – И как поживает уважаемая миссис Робертс?

Он усмехается:

– Спятила. Сейчас, наверное, применяет над Лолой допрос с пристрастием.

Я предполагаю, что это явное преуменьшение, но уж с кем Лола и может справиться, так это с Харлоу.

– Хорошо быть мужиком, – замечаю я. По магазину разносится приглушенное эхо от звона наших банок друг о друга.

– Лучше зажечь свечу, чем проклинать тьму.

– Я в ужасе, – произношу я. Мы сейчас так близко друг к другу, и хотя не могу покрыть поцелуями каждую черточку его лица, я ощущаю его дыхание и почти могу попробовать его губы с привкусом скотча.

Его взгляд путешествует по моему лицу, а голос мягко утешает:

– Я знаю, лапочка.

– Мне никогда не удавались отношения. Мне хочется, – говорю я и тут же быстро добавляю: – Но это пугает.

– Знаю, – снова повторяет он и прижимается поцелуем к моему виску. Одна его рука скользит вверх по спине и зарывается в волосы на затылке. – Но я просто хочу тебя. И мне не нужно, чтобы все было легко или идеально. Я не хочу ускорять события.

Вот оно, такое простое и откровенное признание.

– Оливер?

Мой голос получился срывающимся:

– Ты действительно красивая.

На этот раз она смеется.

– Благодарю еще раз, – говорит она и добавляет: – Лондон помогла. Честно говоря, позволить нам обеим возиться с макияжем – это все равно что выдать мартышке очки.

Когда я отхожу забрать свои вещи, она открыто оглядывает меня сверху донизу. Я следую за ее взглядом по своей одежде: узкие черные брюки и черная рубашка.

Я даже отполировал ботинки ради этой женщины.

– Черт возьми, – замечает она.

Она оценила, и довольно высоко. И я понимаю, что мы всегда это делали – флиртовали и сыпали тонкими намеками, просто никогда еще это не ощущалось настолько явно.

– Рад, что ты одобряешь, – отвечаю я. – Я припарковался за углом.

Она идет за мной, по пути прощаясь с Джо. А потом берет меня за руку и улыбается:

– Я очень даже одобряю.

Ага. Я в жопе.

* * *

– Так, значит, хочешь?

Я поднимаю взгляд на его лицо:

– Чего хочу?

Он берет ложку рисовых хлопьев, жует и глотает:

– Нарисовать меня.

Мое сердце расширяется,

расширяется,

расширяется —

и взрывается.

– В этом нет ничего такого, Лола. Ты художник. А я осознаю, что я немного полубог. – Он подмигивает и наклоняется, чтобы зачерпнуть еще ложку хлопьев с молоком.

Хочу ли я нарисовать его? Черт, да, и давайте уж начистоту: я делаю это постоянно. Но обычно по памяти, и по крайней мере он не в курсе, что я его рисую. А идея беспрепятственного визуального доступа к этому лицу, к этим рукам, жилистым предплечьям и широким плечам…

– Хорошо, – почти пищу я.

Он смотрит на меня, немного приподняв брови, как бы спрашивая: «Ну и?» И прежде чем успеваю это обдумать, я выхожу и несусь в свою спальню, копаюсь на столе и нахожу большой блокнот и угольные карандаши. Я слышу, как он поставил тарелку в раковину и включил воду, чтобы вымыть ее.

В моей голове каша, связные мысли исчезли напрочь. Я понятия не имею, что сейчас делаю, но если Оливер хочет, чтобы я его нарисовала… блин, да. Я заполню эскизами весь этот чертов блокнот.

Бегу назад в гостиную и чуть не падаю, поскользнувшись на деревянном полу в своих носках и успев схватиться за стену как раз в тот момент, когда Оливер, стоя ко мне спиной, смотрит в огромные мансардные окна. Он тянется рукой за спину и снимает футболку через голову.

О.

О-о-о.

– Ох, – тяжело вздыхаю я.

Он резко разворачивается и смотрит на меня, выражение его лица становится подавленным.

– Мы так не будем? О боже, мы же не будем так. Только лицо и все такое. – Прижав футболку к телу, он добавляет: – Твою мать.

– Все в порядке, – наконец выдаю я, уставившись на карандаш в своей руке, будто проверяя, хорошо ли тот заточен. Я смотрю на него так пристально, что уже могла бы поломать его силой взгляда. Оливер. Без футболки. У меня в гостиной. – Это совершенно нормально, я имею в виду, это очень даже хорошо – нарисовать тебя без футболки, потому что так я смогу больше сосредоточиться на деталях мышц, волос и… – Я прокашливаюсь: – И прочем.

Он отбрасывает футболку и смотрит на меня, словно хочет убедиться, что я уверена:

– Ладно.

по тому, как на тебя смотрит человек, если видит тебя сразу же, проснувшись с утра, можно понять, какие чувства он к тебе питает

Лола приставляет палец к своей голове на манер пистолета и, притворяясь, в предсмертных судорогах падает на меня. Ее волосы скользят по моей ладони и голой коже ниже рукава футболки, и это впервые, когда я не борюсь с желанием к ней прикоснуться. Накрыв рукой ее голову, я веду ею вниз, пропуская волосы через пальцы.

Приподняв голову, она смотрит на меня.

– А Оливер стопудово пьян, – объявляет неразборчиво она, и, кажется, я единственный ее слышу.

– Почему это? – спрашиваю я. Моя улыбка в ответ – это что-то подсознательное. Инстинктивная реакция на ее близость.

– Потому что ты прикасаешься ко мне, – чуть тише говорит она.

Я немного отклоняюсь, чтобы лучше видеть ее лицо:

– Я часто к тебе прикасаюсь.

Она медленно качает головой, потираясь о мою руку, после чего поднимается и садится, опираясь на спинку.

– Как приятель. А сейчас как любовник.

Моя кровь превратилась в ртуть. Если бы она только знала…

– Как любовник?

– Ага. – Она выглядит усталой, и глаза закрываются.

– А что про фильм сказала Харлоу?

Сделав глубокий вдох, я убираю подальше образ, как в этот момент он наклоняется ко мне и прижимается своим ртом к моему.

– Ой, как раз собиралась ей позвонить.

И тут до меня доходит, что я только что сказала.

Брови Оливера резко приподнимаются, а позади него Не-Джо издает пронзительный панический вопль, означающий, что либо за нами пришли копы, либо всех нас поубивает Харлоу, и это будет целиком и полностью моя вина.

– О че-е-е-рт, зачем я так сделала?! – прикрыв ладонью рот, восклицаю я. После папы я одной из первых обо всем рассказываю Харлоу. Она меня укокошит, если узнает, что сначала я пришла сюда. И о чем я только думала, рассказывая ему первым? Шагнув ближе, я делаю угрожающее выражение лица. – Не смей дать ей понять, что узнал прежде нее и что я была здесь, чтобы…

– Она будет тут через полчаса, – услужливо напоминает Не-Джо.

– Полчаса! – почти кричу я. – Да она порубит нас на мелкие кусочки и похоронит где-нибудь в пустыне.

– Блин, тогда звони ей прямо сейчас, – говорит Оливер, указывая на меня пальцем. – У меня нет желания предстать перед Харлоу и ее топором.