Дом Тьо в Тарусе – дом деда Цветаевой, Александра Мейна. Его жена умерла через три недели после рождения дочери, и девочку вырастила бонна из Швейцарии. Все вокруг звали ее тетей, но сама выговорить это по-русски она не могла и называла себя Тьо. В доме Тьо сейчас – музей Марины Цветаевой. В музее – много фотографий, кофта, связанная Ариадной, щипцы для колки сахара, шляпная коробка.
Вот уже нет ни Эфрона, ни Ирины, ни Мура, ни Али, никого после них. Даже могила Цветаевой в Елабуге – и та, условная. А шляпная коробка – ерунда, женская штучка – вот она, здесь.
В Париже они жили буквально в нищете, и вслед за дочерью и мужем Цветаева возвращается в СССР в 39 году. Ведь не могли не понимать, что их ждет? Но, может, все же теплилась мысль, что зараза советов – это ненадолго, что помешательство скоро схлынет, вернется старая жизнь, с дачей в Песочном и походами в дом Тьо, сахарными головами, яблоневыми садами, закатами над Окой?
Ничего не сбылось, ничего не вернулось, один страшный предрассветный сон и Елабуга как финал жизни.
Над рекой, весь в зелени, стоит большой камень. На нем надпись – здесь хотела бы лежать Марина Цветаева.
"Я бы хотела лежать на тарусском хлыстовском кладбище, под кустом бузины, в одной из тех могил с серебряным голубем, где растет самая красная и крупная в наших местах земляника. Но если это несбыточно, если не только мне там не лежать, но и кладбища того уже нет, я бы хотела, чтобы на одном из тех холмов, которыми Кирилловны шли к нам в Песочное, а мы к ним в Тарусу, поставили с тарусской каменоломни камень".
Очень смешанные чувства. Жутко и ласково, загадочно и откровенно. Люблю Цветаеву.