Моя мать смеется

Мы не можем вспомнить. Мы больше не вспоминаем хорошие моменты

Но все-таки спросила себя, почему мягкость незнакомого человека может так успокоить.

Я спрашивала себя, так ли уж хорошо быть сильной.

Я слушаю ее смех. Ее смешит всякая ерунда. Эта ерунда — большое дело

Я не хочу сказать, что у нее нет стыда. Есть, но только самый необходимый, не более того. Ее ничего особенно не смущает, тем более нагота. Не скажу, что совсем нет, но иногда у меня возникают вопросы. Я нечто среднее между матерью и отцом, иногда мне стыдно, а потом вдруг нет.

Ей бы это не понравилось. Она бы сказала, что это флирт. Но для меня это был пустяк, мне просто хотелось посмеяться. Посмеяться посреди объявленной катастрофы. Посмеяться на вулкане. Все удивлялись, что я так много смеюсь, и удивлялись, что я в таком хорошем настроении.

Я не пила, не ела. Вставала, потом опять садилась. Мы никак не могли долететь. Ничего не поделаешь. Я пыталась дышать, как меня учили, когда у меня приступы тревоги. Но у меня даже не было тревожности. Нет. Я просто пыталась подготовить себя к смерти матери.

Однажды мать сказала мне, когда я вышла оттуда, сердце у меня было мертво. Может быть, оно уже было чуть-чуть мертвое, когда я была маленькой или даже всегда, но мне так не кажется. Я не знаю. Да и к чему знать такое. Это, вероятно, нужно, чтобы защищаться от всех этих слов любви, которые порой звучат фальшиво, немного фальшиво в любом случае и даже часто. Но порой нет.

Они говорили с врачом. Врача звали доктор Кампань*, и он носил кожаный галстук.

Я сказала ему, это же не ваше настоящее имя, вы прячете ваше настоящее имя во французской земле, в деревенской земле, но я знаю, что вы не из деревни, добавила я, играя с его галстуком, и дальше сказала, как бы невзначай, вы знали, что немцы делали лампы из кожи евреев?

Тогда у меня всё отобрали, ножницы и всякое такое, всё острое, и заперли меня.

В конце концов мать достала эта медсестра, я это хорошо вижу, и то, что ей всё время говорят, что она сильная, когда она чувствует себя такой слабой. Но она молчит, потому что не у себя дома. А когда говорит что-то, ее всё равно не слушают. Все лучше нее знают, что ей полезно. Поэтому медсестра спит с ней в одной комнате. Мать говорит, странно, просыпаешься — а у тебя в соседней кровати медсестра, не говорящая по-французск