Культура Возрождения в Италии. Опыт исследования

Целесообразность, индивидуальные качества и талант значили здесь больше, чем законы и обычаи остальной Западной Европы. Ведь это было время, когда сыновья пап основывали княжества

в Италии не было княжеского рода, в главной линии которого не было бы потомства незаконнорожденного и который не относился бы к этому совершенно спокойно. Арагонская династия в Неаполе была незаконнорожденной линией рода, так как сам Арагон унаследовал брат Альфонса I.

Со времени правления Максимилиана [29]. начинается новая политика по отношению к Италии, связанная с общим вторжением чужих народов. Начало ее - пожалование лена Лодовико

Mopo [30]. и устранение его несчастного племянника - не предвещало удачи. По современной теории интервенции, в том случае, если два противника нападают на страну, может появиться третья сила и принять в этом участие; таким образом, Империя могла также претендовать на свою долю. Однако о праве и т.п. в этом случае и речи быть не могло. Когда Людовика XII31* (1502г) ожидали в Генуе, когда огромного имперского орла убрали с фронтона главного зала дворца дожей и разрисовали все лилиями, хронист Сенарега [38] спросил, что собственно означает этот пощаженный при стольких переворотах орел и, что за притязания на Геную были у Империи. Никто не знал иного ответа, кроме старого изречения Генуя - это camera impeni (палата Империи). Вообще, в Италии никто не разбирался в вопросах такого рода. Лишь тогда, когда Карл V32* объединил под своей властью Испанию и Империю, он мог силами Испании удовлетворить и притязания Империи. Но то, что он завоевал таким образом, пошло на пользу не Империи, а испанской монархии.

В итальянских государствах XV века доброе и злое переплетаются весьма странным образом. Личность князя становится столь всесторонне значимой, столь характерной [29] для его положения и задач, что нравственное суждение с трудом применимо к нему.

Основы власти по-прежнему остаются нелегитимными, и это проклятие остается на них и не исчезает.

Императорские подтверждения владельческих прав и ленные пожалования земель ничего не меняют, так как народу безразлично, купили ли его властители кусок пергамента в далеких странах или у заезжего иностранца [30]. Если бы от императоров был бы какой-то толк, то они вообще не позволили бы властителям подняться - такова была логика обыденного народного сознания. Со времени римского похода Карла IV21* императоры только санкционировали в Италии возникшее помимо них соотношение сил, не имея возможности гарантировать его иначе, чем грамотами. Пребывание Карла в Италии - постыдный политический спектакль, у Маттео Виллани [312]2*

можно прочесть о том, как Висконти сопровождали Карла в своих владениях и как они, наконец, выпроводили его, как он, подобно ярмарочному торговцу, стремился поскорей получить деньги за свой товар, т е. за привилегии, каким жалким он выглядел в Риме и как он, наконец, ни разу не вынув меч из ножен, с полным мешком денег возвратился к себе через Альпы [32].

О том средневековом, что было в Карле, его рыцарских фантазиях и идеалах, обо всем этом в Италии немели никакого понятия. А то, что он раздавал оплеухи своим подчиненным военачальникам [28]. оставляя их, однако, при себе, третировал свои войска, чтобы наказать их за поражение, а затем снова позорил своих тайных советников перед войсками - это привело к тому, что дипломаты Юга потеряли к нему всякий интерес.

в истории появляется нечто новое: государство как сознательно задуманное построение, как произведение искусства. В

городах-республиках, так же, как и в государствах с тираническим образом правления, эта тенденция сказывается существенным образом и определяет как их внутренний облик, так и их внешнюю политику.

В безбрежном море, куда мы погружаемся, есть множество возможных путей и направлений, и те исследования, которые выполнялись для этой работы, могли бы не только быть использованы кем-либо совершенно иным образом, но и дать повод к тому, чтобы сделать совершенно другие заключения.

В подлинном смысле слова эта книга является всего лишь попыткой, и автор вполне отдает себе отчет в том, что он пытается решить чрезвычайно сложную задачу, используя весьма ограниченные средства. Но если бы он и мог отнестись с большей уверенностью к своему исследованию, то вряд ли мог бы ожидать одобрения сведущих людей.

Начиная с этого времени и сформировались безнравственные сверх всякой меры отношения между властителями и их кондотьерами, что является характерным для XV века.

Целесообразность, индивидуальные качества и талант значили здесь больше, чем законы и обычаи остальной Западной Европы.