Том 5. Произведения разных лет

Бог и Человек. Разница между Богом и человеком та, что у Бога не возникает вопроса для чего, почему. Его цель и жизнь — творчество, как дышит организм мой воздухом. К тому пришел и я.

Были освобождены все тюрьмы и Сибирь от политических преступников, пострадавших при помазанниках; предполагается заменить их новыми, более современными (по слухам)35.

Запросы миллионной толпы — что означают эти формы или что хотел этим сказать художник> Не знаю, <как> ответил бы Бог, создатель мира, что он хотел сказать, когда создавал человека или лошадь. Хотя <это> так просто — каждая форма творческая есть знак свободный.

личной свободе говорить опасно, принимают за германского шпиона. Говорить против убийства войны очень рискованно. Заподозревают Христа и Моисея в подкупе расой германцев.

беждаюсь, что четвертая мера должна быть отнесена к<о> времени,

дя по пути буквы, звука, цвета, объема — артист разовьет истинную силу творчества, будет Богом в неразрывном творчестве природы. Перестанет быть денщиком Хитрова рынка, Вишневых садов, Евгениев и проч. Сутолоки жизни, кухни любви.

Раскрас<ить> в зеленый, синий, красный цвет Фамиру, в кубизм Нерона, в футуризм «Три сестры», Бориса Годунова в симультанизм — смело, что и говорить! Но такая смелость, в особенности когда не даешь себе отчета, иногда загоняет лучшие идеи на Ваганьково кладбище.

Если мною руководят силы природы, то она должна была бы предугадать и создать меня таким, чтобы я был вездесущ; этого не было предусмотрено, я должен постигнуть <все сам> и быть там и тем, чем не наградила меня природа.
Для того, чтобы достигнуть своего совершенства, я разбился на многомиллионные специальности, я профессионизируюсь в одной части, замыкая свой кругозор <и сводя его> к небольшому кругу.

Артист, повторяющий «успешный спектакль», превращается в трафарет. Артисты Художественного театра — трафареты безжизненные. Как сам театр, так и артисты давно уже умерли, и лишь первая иллюзия держится в толпе, и трупы и<х> еще до сих пор кажутся живыми.
Нет ему спасения. Напрасны поиски Синей птицы, им не найти выхода, сколько бы ни искали в толстых книгах Достоевских и друг<их>. Сколько бы ни искали <артисты спасения> на задворках усадеб — им ничего не найти. Там все стерто. Им нужно найти улетевшую жизнь духа, который умер от успешных спектаклей.
Нужно прийти к букве, звуку и цвету как таковому, вот путь к живому, вот где воскресение. Но мертвые художественные не воскресают (это единственный случай в природе).

Выйдя на чисто творческий путь, мы творим новые конструкции групповых и одиночных красочных масс. Наше Искусство, как и все другие творческие формы, не рассказывает вам ни о нравственности соседа, не записывает переворот государственного строя, не побуждает к войне, не натравливает <людей> друг на друга, не учит морали, не изображает портретов и т. п. <Наше Искусство существует> как всякое творчество и всякая творческая вещь вновь созданная, <что> изображает сам<ое> себя и говорит за себя. Ей нет дела <до> вашей жизни, т. к. она состав<ляет> сама <по себе> живую форму и живет в жизни. Созданный автомобиль, аэроплан, пушка, дом, дерево равнодушны и холодны — неулыбающиеся формы — к нашему горю.