Этот страх, именно жизни – как существования пусть временной, но уникальной формы, ни на кого и ни на что не похожей, – был связан и со страхом одиночества, и с тягой ко всему массовому, к слиянию с целым, единым и бесформенным в пляске, хороводе, пении, хождении строем, беге по протоптанным другими дорожкам. Именно в страхе, нет, не смерти, а жизни угадал Павел это желание стереть свои черты и скрыться за маской коллективного небытия