Эпидемия безбрачия среди русских крестьянок. Спасовки в XVIII—XIX веках

Павел Мельников, многие годы изучавший староверов в Нижегородской губернии, в своем объемном отчете Министерству внутренних дел в 1854 г. утверждал (как и многие другие), что староверы с их неприязнью к танцам и пению были совсем не русскими.

При этом он считал старообрядцев наиболее заслуживающими доверия крестьянами (имея в виду, по всей видимости, их склонность исправно выполнять свои повинности) и беспокоился, что, став православными, они могут перестать таковыми быть.

Неудивительно, что дворы с незамужними женщинами в куп­линском приходе и Баках быстрее других приходили в упадок. Они были больше подвержены демографическим рискам, которые меняли баланс труд/потребление, а присутствие не желающих выходить замуж женщин закрывало путь к одному общеизвестному маневру — ввести в дом зятя для восстановления равновесия между трудом и потреблением.

Куплинский приход был самым неблагополучным случаем. Беспоповские, вероятнее всего спасовские дворы, в Баках в конце XVIII в. подверглись в значительных количествах (фактически массово) вымиранию, но к 1800 г. мужское сопротивление браку закончилось и женское должно было вскоре пойти на спад. Тем не менее в первой половине XIX в. дворы в селе Баки с одной или более незамужними взрослыми женщинами впадали в нищету и вымирали в процентном отношении в два (1812) или в три (1834–1836) раза чаще, чем поголовно брачащиеся дворы.

Крестьяне и крестьянки, конечно же, понимали роковые последствия ситуации, когда и мужчины и женщины двора избегали брака или сознательно прекращали производить потомство, как это было у спасовцев куплинского прихода в конце XVIII в. Если бы их спросили об этом, они, вероятно, ответили бы как старец Абросим из «живых покойников»: «И что с того?» Зачем продлять человеческую жизнь в мире, покинутом Богом и в котором воцарился Антихрист.

В 3 главе я выдвинул мысль, что крестьянские дворы, в которых прекратились браки и производство потомства, по сути откололись от русского крестьянского общества. Дальше следовало отчуждение: когда дворы переставали отдавать и получать от других дворов дочерей, они разрывали биологические сцепки, которые лежали в основе многих социальных связей, объединявших дворы в общину. Если, будучи старообрядцами, они сторонились своих православных соседей, распадались другие связи. Когда мужчины тоже перестали жениться, последовала неизбежная расплата — вымирание дворов. Есть соблазн предположить, может быть даже с большой вероятностью, что именно такой результат и его последствия — в первую очередь, нищенское существование под конец жизни — убедили спасовцев по истечении всего только одного поколения отказаться от мужского целибата и перейти к тому, что стало спасовским правилом: мужчины вступают в брак, женщины нет.

Женщины-спасовки, которые сделали отказ от брака правилом своей общины, одновременно открыли дверь свободе выбора. Если большинство выбрало безбрачие, некоторые — даже в куплинском приходе, где женское отвращение к замужеству на какое-то время стало для спасовцев аксиомой, — делали противоположный выбор. В Баках и Стексово — я предполагаю, но не могу доказать — многие спасовки выходили замуж. Нарушая общинное правило, они «по умолчанию» присвоили себе право выбирать мужей.

В выборке из семи деревень экономических крестьян (включая Чешуево и Новоселки) и пяти крепостных деревень (в том числе Константиново и Федякино, которое вскоре войдет в наш сюжет) средний возраст вступления в брак в 1780-х практически один и тот же: 17,5 и 17,6 года у крепостных и экономических крестьян мужского пола соответственно, 15,7 и 15,5 — у крепостных и экономических крестьянок

Когда некоторые девочки выходили замуж в минимальном для брака возрасте — в 12 (начало XVIII в.) или 13 лет (конец века) — и когда большинство из них уже были замужем к 15–16 годам, а большинство мальчиков — к 16–17 годам, у детей было мало возможности повлиять на выбор брачного партнера.

Он требует, чтобы девки выходили замуж к 20 годам, в попытке побороть половую безнравственность, процветавшую при попустительстве родителей. Такое отношение родителей к добрачному сексу вполне естественно, если в течение какого-то времени подобное считалось нормой в данной местности. Возможно, это тот самый случай: эта часть Пошехонья находилась в том районе, где — по утверждению Маркелла, архиепископа Вологодского и Белозерского в 1658 г., — незаконные браки и наложничество были повальным явлением [125]. Принимая во внимание глухие леса, низкую плотность населения и расстояния между многими лесными поселенцами и их священниками, это неудивительно.