Элеанор Ригби

отказавшись от определенных вещей, я лишила себя миллионов нитей случайностей, которые привели бы меня к новым людям, к новым возможностям – к тому, из чего складывается жизнь.

Стоит единожды увидеть, как человек психует, больше никогда не будешь воспринимать его по-прежнему.

Больше всего мне нравится в юных созданиях их ограниченность. В младые лета ты даже не подозреваешь, насколько глуп.

Наверное, в этом и состоит основная ценность родных. Мы жаждем их общения, испытываем в них нужду не только потому, что много пережили вместе и о многом можно поговорить, а потому, что они четко знают – каких тем избегать.

Вот было бы здорово, если бы современная медицина изобрела лекарство, от которого дни казались бы длинными – как в детстве. Отличная штука. Год тогда казался бы годом, а не пролетал за десять минут. Зрелость была бы долгой и насыщенной, а не проходила бы мимо, как передвижная ярмарка. Кому может понадобиться такое лекарство? Наверное, старикам – людям, чье время мчится, вдавив педаль газа до упора.

Я свернулась клубком и тихо заплакала, испытывая то, что свойственно лишь молодости – жалость к себе. После тридцати эту способность утрачиваешь: на смену ей приходит горечь.

Парень, вероятно, так же одинок, как и я. Может, одиночество сидит в генах. Не исключено, однако, что он в своем изгнании ярко сверкал, а я вяло мерцаю, как негодная флуоресцентная лампа.

Оглядываясь на прожитые годы, вспоминаешь только ошибки и неудачи, калеча тем самым и прошлое.

раз я не помню, где находилась до рождения, так чего ради волноваться, куда попаду после смерти?

Разумеется, каждый из нас приходит на этот свет в одиночку; умирая же, мы воссоединяемся с теми, кто жил ранее и кто еще лишь родится.