Довлатов и окрестности

Довлатову авансом досталась любовь читателей, которые после очаровательных пустяков ждут от него вещи толстой и важной.
Озадаченный этой толстой вещью, Сергей спросил, не подумают ли подписчики, что имеется в виду член?

Понятно, что советские романы, говорил он, самые толстые в мире. Каждое придаточное предложение – полкило говяжьих сарделек.

Красота камня – не нашей работы, поэтому и сад камней не укладывается в нашу эстетику. Это – не реализм, не натурализм, это – искусство безыскусности. Не может быть камня неправильной формы, потому что для него любая форма – правильная, своя

Однажды мы так долго сидели в нашем любимом кафе «Борджиа», что перепробовали все меню. Даже официантка не выдержала и спросила: «О чем можно говорить четыре часа?» Мы ей сказали правду: «О Гоголе».

. Я же был хиппи, отличником и пожарным.

«В хороших мемуарах, – писал Довлатов, – всегда есть второй сюжет (кроме собственной жизни автора)».

Главное в жизни, – немудрено рассуждает герой четверть века спустя, – то, что она одна. Прошла минута – и конец. Другой не будет».
Он не сказал, что нам остается этому только радоваться.

Став им, я убедился, что претендую на большее, но было поздно. У Бога добавки не просят».

Говорят, китайцы предпочитали как раз выдержанные письма. Они резонно считали, что за месяц хорошие новости не пропадут, а плохие обезвредятся.

Импровизатор не может ничего испортить. Если у него хватает смелости и отчаяния, в его силах обратить неверный ход в экстравагантный.