Солнце и смерть. Диалогические исследования

Основополагающее слово Хайдеггера — спокойствие (Gelassenheit) — исходя из современной позиции переворачивает принятое в метафизике отношение к движению и покою. Люди античных времен искали за движением покой. Современное спокойствие — как расслабленность — напротив, предполагает, что покой возможен прямо в движении, внутри движения.
Г. — Ю. Х.: Можно ли конкретизировать?
П. С.: Едва ли мы будем несправедливы к Хайдеггеру, если возьмемся утверждать, что он в своих трактатах о спокойствии, расслабленности и отрешенности просто рационально выразил тот опыт, который получил, будучи пассажиром железной дороги между двадцатыми и пятидесятыми годами; к сожалению, у него никогда не было опыта плавания по морю, имевшего определяющее значение в Новое время; у меня также нет сведений о том, что он когда-либо летал самолетом. Мне неизвестно, хорошим ли он был пассажиром в автомобиле, когда сидел на переднем сиденье, ведь поездка рядом с водителем — это самый распространенный тест на способность расслабляться. Такого испытания не выдерживают супружеские союзы и фундаментальные онтологические учения. Фактически во всех этих современных рассуждениях о расслабленности–отрешенности происходит перенос туризма на онтологию. Для теоретиков спокойствия познания, обретенные при посредстве современных транспортных средств, не только иллюстративны — они парадигматичны. Характерная для постметафизических времен основополагающая позиция мудрости и манера держаться — «спокойствие в движении» — идет от положения пассажира в самолете, особенно если он летит первым классом и маловосприимчив к турбулентностям. В последние годы во время полетов на самолетах «Люфтганзы» слышишь объявления: «Мы рекомендуем вам во время всего полета быть пристегнутыми ремнями безопасности». Хайдеггер рекомендовал на протяжении всей экзистенции быть не пристегнутым ремнями — «быть отстегнутым для экзистирования, решительно настроенным на него»

Следовательно, вещи могут стать предметами науки лишь в той мере, в какой они могут быть рассмотрены в отдельности.

Поэтому я говорю, что нет никаких индивидов — есть только ди-виды [144]: есть только люди как частицы или как полюса сфер

восприятие Хайдеггера в послевоенной Германии никогда не приводило к осмысленным результатам — ни на ранней фазе, ни на поздней, то есть ни в период уверений в приверженности его идеям, которые доминировали вплоть до начала 1960-х годов, ни в период отвержения, который начался с работы Адорно «Жаргон подлинности», и который, в общем и целом, продолжается и сегодня, и признак которого состоит в том, что сегодня фельетонисты считают себя вправе выносить морализирующие обобщающие суждения о мыслителе, который, без сомнения, может быть поставлен в ряд величайших представителей европейской философии, — о мыслителе, которого, вероятно единственного в нашем веке, можно, окидывая взглядом всю историю, поставить, не задумываясь ни на миг, в один ряд с Платоном, Августином, Фомой Аквинским, Спинозой, Кантом, Гегелем и Ницше. Приверженность и неприятие — это два вида и способа скверно обойтись с мыслителем, причем, как представляется, плохое обращение посредством неприятия — это у нас наиболее отработанный вариант. Предпосылка для этого — уже с давних пор совершенно искаженное восприятие. Имя Хайдеггера всегда оставалось у нас джокером в политико-нарциссической культуре дискуссии, которого разыгрывают, чтобы показать: мы — в лагере достойных людей.

Центром древнеримской индустрии культуры были жестокие сцены, разыгрывавшиеся в цирке, — можно было бы сказать, что ее главным хитом были snuff movies life

Ну а какое дело Хайдеггеру до приличного общества?

Нельзя забывать, что античная философия была ментальным work-out [23] — Пьер Адо [24] это убедительно продемонстрировал.

При предприятиях создаются поликлиники, больницы и санатории – ремонтные мастерские для живых машин. Вводятся образовательные стандарты первого, второго и третьего поколений – стандарты-дети, стандарты-родители и стандарты-дедушки. Жизнь, всюду жизнь. Достаточно однообразная и скучная, зато эффективная и всепоглощающая.

Ницше, имевший особый талант выражаться предельно ясно, в письме к Лу Саломе заявил: «Героизм есть добрая воля к абсолютному самоуничтожению». Когда складываются необходимые условия, искра перескакивает из монастыря в крепость или из зала для медитаций в арсенал либо в ангар, где ждут самолеты, предназначенные для камикадзе.

Смысл метафизики – собственно говоря, только лишь смысл внедряемых в жизнь абстракций.