Рассказы о фотографах и фотографиях

Фотография, как мне кажется, должна побуждать разного зрителя к различному ее прочтению. Ни в коем случае не нужно добиваться одинакового толкования снимка. Зритель должен сам исходя из своего личного опыта, из личного восприятия и личных представлений дойти до прочтения фотографии. Только тогда возникает полифония восприятия окружающего мира. В этом весь смысл воздействия искусства. Другое дело, если конкретного человека заинтересует мое личное восприятие, он может спросить меня, что я хотел сказать, но это побуждение должно исходить от него самого.

Правда, нередко немцев их аккуратность подводила. Уж если зажгут костры, то ровнехонько по одной линии, а наши запалят как попало. Поэтому пилоты на такие ровненькие огни обычно и не садились, но пойди там сверху разбери.

Михаил Амосович Каше, прослуживший в авиации почти всю войну, рассказывал другую трагическую и одновременно смешную историю про одного своего коллегу, который, напившись, слонялся по аэродрому, и летчики, зная, что это могло кончиться для репортера неприятностью, запихали его от греха подальше в хвостовой отсек самолета, который, как потом оказалось, должен был улететь из осажденного города. Вскоре самолет поднялся в воздух. Но на взлете случилось непонятное – самолет, не успев как следует набрать высоту, начал падать. Пилоты и пассажиры погибли. Каково же было удивление спасательной команды, когда, обнаружив неподалеку от места аварии оторвавшийся хвост самолета, они услышали доносившийся оттуда могучий храп. Загулявший капитан продолжал спать. Всякое бывает на войне.

Надар – под таким именем он вошел в историю фотографии, журналистики и изобразительного искусства, на воздушном шаре поднялся над Парижем, для того чтобы сделать первый снимок с высоты птичьего полета.

Кто-то сказал об искусстве, что это вечный диалог со зрителем. Если нарушается это общение, произведение перестает быть им.

. Это не навязчивое «Вот что там было!», а более тонкое «Вот что я увидел»,

На фронте было проще – там и накормят, там и настроение бодрее, и с транспортом легче: встретят, довезут. Ему же, полуголодному, приходилось вышагивать бесконечные километры по опустевшим ленинградским улицам.

Тогда, во время войны, мы все стремились на фронт и снимали на фронте. Нам казалось, что самое важное и нужное – там. Причем зачастую мы не особенно раздумывали, как и что снимать. Важно было, чтобы было похоже на войну: взрывы, атаки, побольше танков… Город снимали единицы. По-настоящему, пожалуй, один Федосеев.

У каждого человека есть свой звездный час. Это необязательно период славы, почета и уважения. Часто для посторонних он может быть совсем незаметным. Для художника звездный час – это период наивысшего подъема, период, когда удается выплеснуть все то, что накопилось в тебе, рассказать о том, что ты понимаешь, что чувствуешь, что любишь и ненавидишь.

Горе. Керчь, 1942 год. Дмитрий Николаевич Бальтерманц