Прочитав все бумаги, которые он достал из портфеля, Жюно сказал:
— Вот что происходило со мной в этот несчастный год!.. Вот мои дела! Вот истина!.. Неужели из уст Наполеона имя мое должно перейти теперь к потомству в ложном виде? Эта мысль убивает меня!
— Но как же поступить в таких обстоятельствах? — спросила я у Дюрока. — Мне кажется, тут надобно что-нибудь сделать... Прежде у нас была Жозефина, но как обратишься к императору через Марию Луизу?
Но тут я остановилась — мне пришел на память разговор мой с Наполеоном в 1808 году, и я согласилась в душе своей, что Жюно говорит правду: император переменился.
Это утро чрезвычайно облегчило тоску Жюно; он мог говорить со мной о произошедшем.
Потом мы рассуждали с Дюроком, когда он вырывался из своей тюрьмы, которая становилась для него тяжелой. Однажды Жюно взял его за руку и сказал:
— Мой милый Дюрок! Ты страдаешь, как я... Я сказал тебе прежде: мы страдаем все... И так любим его!..