Как Бетховен писал музыку, когда оглох?

К зрелому периоду его творчества принадлежит не только упоминавшаяся выше Девятая симфония, но и несколько работ, неслыханных для начала XIX века по своему гармоническому строению: например, знаменитая «Большая фуга», отпочковавшаяся от одного из струнных квартетов. Сложнейшая технически, труднопостижимая по форме и структуре, фуга казалась первым слушателям печальным следствием бетховенской глухоты — дескать, будь композитор способен услышать, что он написал, он бы сам пришел в ужас. В действительности это был как раз триумф его внутреннего слуха — сочинение, которое мир смог по достоинству оценить лишь век спустя (большим почитателем фуги был, например, Стравинский).

романтическую эпоху глухота Бетховена привносила в образ композитора дополнительный мистический ореол

Но процесс сочинения музыки вовсе не тождественен ее исполнению

Исполнитель, со всей его невыносимой заносчивостью, нужен лишь для того, чтобы сделать музыку понятной для той части аудитории, которая, к величайшему сожалению, не способна прочесть ее на бумаге».

партитуру музыкального произведения можно уподобить тексту на чужеземном наречии.

Звучание собственного произведения композитор должен представлять в своем воображении задолго до того, как услышит его вживую. Это и называется внутренним слухом — способность читать нотную запись как книгу и понимать, каким будет звуковой образ музыкального произведения, еще не исполненного, а лишь написанного на бумаге.

Арнольд Шёнберг, великий музыкальный новатор XX столетия, основатель Новой Венской композиторской школы, однажды сказал: «Музыка нуждается в исполнении не в большей степени, чем книги нуждаются в прочтении вслух — ее смысл вполне ясен и на листе бумаги. Исполнитель, со всей его невыносимой заносчивостью, нужен лишь для того, чтобы сделать музыку понятной для той части аудитории, которая, к величайшему сожалению, не способна прочесть ее на бумаге».

исполнитель обязан слышать то, что он исполняет — иначе он теряет контроль над происходящим

Арнольд Шёнберг, великий музыкальный новатор XX столетия, основатель Новой Венской композиторской школы, однажды сказал: «Музыка нуждается в исполнении не в большей степени, чем книги нуждаются в прочтении вслух — ее смысл вполне ясен и на листе бумаги. Исполнитель, со всей его невыносимой заносчивостью, нужен лишь для того, чтобы сделать музыку понятной для той части аудитории, которая, к величайшему сожалению, не способна прочесть ее на бумаге».

Бетховен не был глух с рождения — его болезнь была приобретенной и развилась уже в относительно зрелом возрасте (о ее причинах специалисты по-прежнему спорят — по распространенной версии, глухота стала осложнением некоего другого перенесенного композитором недуга). Более того, композитор не лишился слуха в одночасье — это был долгий поступательный процесс; в некоторых свежих исследованиях утверждается, что определенные низкие звуки его слух фиксировал до самой смерти. Соответственно, можно с уверенностью утверждать, что он помнил тембры инструментов, особенности их звучания в разных регистрах — и таким образом, у него был фундамент, необходимый для дальнейшей работы с внутренним слухом.