Изборник

Внешним образом доминирует «чужая речь», начи-ная с первой строчки первого стихотворения: «Он сказал…» И не прос-то поведал ка­кую-то историйку, нет, завел речь о самом существенном для поэта:
Он сказал, что поэзия — это бегство
От реальности
в разные разности, в детство,
В рифмы, в ритмы…
Тогда как в реальности — мерзости
И локальные битвы.
Что ж… Согласен, что бегство,
Но и свидетельство тоже

Бутырин в свое время заметил: Стратановский — «...поэт, мыслящий, не метафорами и символами, а мифами» [18]. В стихотворении «Трудно зарубцеваться…» мы и видим отчетливый знак того типа мифотворчества, которым был увлечен питерский андеграунд 1970-х. Метафоры и символы в поэзии Стратановского, конечно, присутствуют — и в немалой степени. Смысл приведенного суждения в том, что метафоры эти и символы не служат поэту ловким орудием политического осовременивания содержания, насыщения стихотворения аллюзивным подтекстом, распространенным у авторов времен «застоя»

Читательская и литературоведческая традиция разделяет корпус стихов Тютчева на «политические» и «лирику», отдавая предпочтение второй

Пока вся эта сказка сказывалась, Стратановский начал слагать строчки от имени тех, к кому, по слову Фета, «Тютчев не придет». А если бы и пришел, смягчил бы их сердца? Стал бы вместе со Стратановским сожалеть о, легендарном впрочем, уничтожении святым Стефаном Пермским языческой «прокудливой березы» ради смастеренного из нее православного креста? Какая из потерь суровей? Обидно за зырян. Да и — за славян, позарившихся на «великую книгу», «берестяную, лесную, / жи­вотворными буквами полную» («Лесная книга», 2009), — понадобилась, видимо, для представления в Комитет цензуры иностранной, возглавлявшийся некогда самим Тютчевым

При всех политических очевидностях стихов Стратановского — автор он политически неангажированный. Но суть той гражданской ситуации, внутри которой мы пребываем, его задевает сильнее многих. Точнее — глубже. В начале нового тысячелетия благодатный «звездный ковер» в его стихах не забыт, сияет, но и подковерная грызня — не унимается:
Собаки Грозного,
бесхозные и злые,
Меж грозненских руин
зубами рвут погибших,
Вчерашних королей
дворов и дискотек.
(1995)
Вот и все стихотворенье

Где человек, там — боль. В случае Стратановского это всегда еще и боль другого. Переживание, существенно отличающее внутренние коллизии стихов петербургского автора от коллизий, выражаемых большинством лирических поэтов. Особенно ярко они разработаны в стихах второй половины семидесятых — начала восьмидесятых, таких как «Трудно зарубцеваться...», «Дворовые игры», «Инициация», «Осквернители статуй», «Эрмитаж», «Террорист» и др. Вот, например, голос одного из «нищих духом», добрав­шихся до Эрмитажа:
Это все нам чужое и нашей тоски не развеет
По грядущему миру, простому как шар голубой
Не возьмут за живое амуры, венеры, евреи
Только ум искалечат, а нашу не вылечат боль
(«Да, я был в Эрмитаже, Там все покупное, не наше…», 1981)

В конце семидесятых — начале восьмидесятых для Стратановского как раз и наступило время «собирать камни». Те самые, какими поэт побивался:
«…Боль и побои терпи —
ведь ничто не дается задаром
Горе тебе — не за грех,
горе — за будущий дар»
(«Громом Господь поразит…», 1984)

Мышление, базирующееся на воспоминании — и из него исходящее, — для поэта может оказаться насущнее разрешения вопросов о ко­нечном смысле бытия. Так говорят экзистенциалисты. А еще они говорят, что само бытие разорвано. Если чем-либо оно, по Стратановскому, для человека и скреплено, так это «атомами боли», перманентным источником пробуждения лирического чувства: «Может быть, Бог меня ищет, атомы боли даруя / Будничным, смирным вещам…» (1978)

В подцензурной печати СССР стихи Стратановского появились в составе коллективного сборника «Круг» (1985), вобравшего в себя более трех десятков литераторов, представителей ленинградской «второй культуры». Издание это явилось компромиссным детищем ленинградского андеграун­да и официальных структур, в том числе КГБ. Соблазном допуска в печать на родине власти надеялись отвадить бунтующую молодежь от публикаций в эмигрантской прессе. Под полуофициальной эгидой КГБ на­ходился и инициировавший издание «Круга» «Клуб-81», членом которого Стратановский состоял с самого его основания. Все же «согла­шение» меж­ду андеграундом и КГБ, как представляется сейчас, было достаточно формальным с обеих сторон: подготовленный «Круг-2» так и не вышел, а бóльшая часть стихов Стратановского до начала 1990-х печаталась в русском зарубежье. Уже тогда их стали переводить на другие языки

Сообща с превознесенным ныне питерским андеграундом 1970-х Стратановский и уверяется в правильности своего отдельного пути