Свидание в аду

Когда в этом кругу упоминали о каком-нибудь человеке, у которого была жена и дети и который не пьянствовал, не употреблял наркотики, не развратничал, работал по восемь часов в день, ложился спать в одиннадцать вечера, время от времени ходил в театр, жил на жалованье и при этом был доволен своим положением, все переглядывались, покачивали головами и говорили друг другу: «Неужели на свете еще встречаются такие люди?»

успех и влияние — что бы ни говорилось обычно — не продаются: ими только обмениваются

В таком случае я, верно, никогда ничего не добьюсь, потому что ничего по-настоящему не хочу.

наполнявшие воздух громким щебетанием

Симон Лашом оглянулся вокруг, увидел противогаз, книги, свое смутное отражение в зеркале, открытое окно, за которым лежал темный город, и полной грудью вдохнул свежий ночной воздух.
Он снял телефонную трубку, набрал номер.
— Алло, — произнес он, — это ты, премьер?.. Я согласен!
«Жизнь принижает» — это верно.
Но для Симона Лашома, как и для круга людей, к которому он принадлежал, иного существования быть не могло.

«Будь я уверен в том, что подписал хоть один полезный приказ, принял хотя бы одну меру, которая действительно может защитить жизнь людей, я бы не испыты­вал к себе такого отвращения... Разве я проверил, не давались ли взятки, не использовались ли различные связи для того, чтобы выбрали именно этот образец противогаза и заказ на его изготовление был поручен именно этим заводам?..»

Глядя в застекленные прорези маски, он вновь видел мысленным взором окопы, своего капитана, убитых товарищей; вновь видел чью-то руку с обрывком рукава, зацепившуюся за телеграфный столб; вновь видел дома, у которых осталось только три стены, и на одной из этих стен — кажется, во втором этаже — висела свадебная фотография — это было так нелепо! Он снова видел лошадей с распоротыми животами и валяющимися в пыли внут­ренностями; снова видел, как взлетела на воздух землянка командира его взвода, и снова слышал слова: «Лашом, примите на себя командование»; он снова видел, как после бомбардировок большие леса превращались в пепелища с торчавшими на них почернелыми пнями... Шрапнель, снаряды, бомбы... все это опять пущено в ход, только взрывчатые вещества теперь в десять раз мощнее, танки — в десять раз тяжелее, самолеты летают в десять раз быстрее.

«Надо было что-нибудь сказать этому славному человеку. Ведь у него сын ушел в армию...»

Итак, Мари-Анж даже не знала, что было в его письмах; она даже не захотела прочесть его признания и ничего не знала о его душевных порывах, о мольбах, которые он обращал к ней, и об упреках, которыми осыпал себя. Значит, унижение от того, что он писал женщине, которая даже не отвечала ему, не принесло никакой пользы...
«Но разве уместно говорить об унижении, когда по-настоящему любишь?.. — подумал он. — И чем я ныне занят, что я ныне делаю на Земле?»

А Симон ответил бы: «Конечно, мой друг, вы совершенно правы, вы исполняете свой долг, и я одобряю вас». Ничтожная, жалкая комедия. Те, кто не отправится воевать, станут во время войны пыжиться, исполняя выпавшую на их долю небольшую роль — роль полицейского или роль председателя парламентской группы.