глаза:
– Товарищи… граждане… Вы меня, пожалуйста, не слушайте… Разве это я говорю? Это вот он, этот старый болван, говорит. Я за эти слова не отвечаю.
Но тут Хоттабыч снова взял нить разговора в свои руки, и Волька, не переводя дыхания, закричал:
– Трепещите же и не выводите меня из себя, ибо я страшен в гневе! Ух, как страшен! Честное пионерское!
Он уже прекрасно понимал, что его слова никого не пугают, а только возмущают, а некоторых даже смешат, но ничего сделать не мог. Между тем недоумение сменилось у тех, кто слушал Вольку, легким беспокойством и даже сочувствием.
– Вот мы, граждане, ругаем этого мальца, смеемся над ним, а он, может быть, сумасшедший, то есть, я хотел сказать: ненормальный, – проникновенно заметил один старичок.
И, как бы перекликаясь с этими словами, вдруг раздался взволнованный голос какой-то женщины:
– Граждане! Что я вижу! У него же сильный жар! Мальчик ведь прямо дымится!
– А ну молчать, если хотите со мной разговаривать! – проревел им в ответ Волька и вдруг с ужасом почувствовал, что вместе со словами из его рта вылетают большие клубы черного дыма.
Кто-то испуганно вскрикнул, кто-то побежал в аптеку вызывать «скорую помощь», и Волька, воспользовавшись создавшейся сумятицей, шепнул Хоттабычу:
– Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб! Приказываю тебе немедленно перенести верблюда вместе с нами подальше от этого места. Лучше всего за город.
– Слушаю и повинуюсь, – также шепотом ответил старик.
И в ту же секунду верблюд со своими седоками взвился в воздух и исчез, оставив всех