На изломе алого

Я с тобой говорить хочу,
А ты молчишь.
Ливень бьет холодной дробью в стекла,
Стекает с крыш.
Где мы в этом городе бродим?
Ответа нет.
Вместо наших тел на стенах
Лишь силуэт

– Я был ее первым и буду последним. Запомни это, если хочешь остаться мне другом. Я не шучу.

Я думаю, Витька, что хоть вы оба с Шибуевым и озабоченные придурки, но им на самом деле на вас наплевать.

Неважно, где ты построишь свою сказку, важно в этой сказке оказаться рядом с тем, в ком бьется любящее тебя сердце.

Генрих Вишневский тактично кашлянул в кулак. Художник был так растроган и счастлив за свою девочку, что у него у самого в глазах стояли слезы.

Он отвернулся и побежал по узкой набережной – стройный, широкоплечий парень навстречу своему чувству, которое вело его всю жизнь, и художник, взмахнув рукой, вздохнул.

Генрих Соломонович заметил движение и успел упасть на руку Тарханова, но выстрел все равно прозвучал…

- Хотела сбежать, Чайка? Не получится. На этот раз ты безоружная, и я добрался до тебя! Теперь за все ответишь!

Боролась отчаянно, как могла, но сил не хватало – на Ирму истратила. Когда руки Хана сомкнулись на шее, впилась пальцами в глаза гада. Ударила кулаками по ушам, на миг оглушив…

- Алька! – услышала крик Игната вдалеке, но разве ответишь? И снова уже ближе сумасшедшее: - Алька!

- Сука, - Тарханов взвыл, - ненавижу! – но рук не отпустил. Внезапно прижался губами ко рту, не давая вздохнуть.

Игнат налетел как вихрь и стал для Сашки тем, кем был всегда - глотком чистого воздуха. Оторвал Хана от девушки и схватился с врагом насмерть. Оба дрались на пределе сил, не жалея себя, круша мебель и нанося удары. Но ярость Игната оказалась сильнее, он добрался до тех, кто отобрал у него Альку и лишился жалости. Схватив Тарханова за грудки, отбросил спиной на лестницу, и впечатал кулак в искаженное яростью лицо, снова и снова разбивая его в кровь. Когда соперник не ответил, отступил, тяжело дыша.

Не щадя, спасая себя и ребенка, Генриха.

– Алька, ты знаешь, что пахнешь яблоками и солнцем? – целовал ее затылок у края роста волос. Там, где золотился луч, пробиваясь сквозь шторы. – Теплым солнцем.

– Пух, ты ужасный романтик, – отвечала Сашка, не открывая глаз. Был полдень, и они только что проснулись. – Солнце не имеет запаха.

– Мое очень даже имеет, – упрямо настаивал Игнат, широко улыбаясь. Привстав на локте, игриво кусал ее плечо и вел носом вдоль линии шеи. – Я все-таки заставлю тебя смеяться. Не веришь? – опрокидывал ее на спину, нависая сверху.