Возвращение в гражданское общество. Социальное обеспечение без участия государства

Согласиться с тем, что государство должно обеспечивать «страховочную сеть» для предотвращения лишений, а значит, и неспособности людей реализовать свои таланты, – это одно, а утверждать, что ему следует использовать принуждение для выравнивания доходов, пока они не будут соответствовать некоей заранее придуманной модели, – совсем другое. Стремление к равенству результатов несовместимо с принципами либерализма, поскольку существование необходимого для этого разветвленного аппарата приводит к сосредоточению власти в руках немногих. Когда правительство проводит перераспределительную политику, мы все превращаемся в орудия государства. Более того, накопившийся за последние годы практический опыт насаждения такого равенства показывает: оно приводит к переходу власти не от богатых к бедным, а от общества – и богатых, и бедных – к государству.

Уравниловка также оказывает разлагающее воздействие на политическую жизнь. Политика превращается в поле битвы за различные льготы, получаемые за счет других. В результате политики становятся не принципиальными творцами законодательства, необходимого для реализации свободы, а брокерами, предлагающими финансировать выгоды отдельных лиц или групп за счет налогоплательщиков. Эта тенденция только усугубляет аморальность, по определению присущую системе массового принятия решений

Но прежде чем мы обратимся к этой теме, стоит сказать несколько слов о промышленных монополиях. Я подчеркиваю, что сторонники гражданственного капитализма выступают против концентрации власти и влияния, однако одно из критических замечаний социалистов в адрес рыночной экономики состоит в том, что она порождает монополизм. Эта тенденция сильно преувеличивается, однако сам факт существования монополий отрицать невозможно. «Образцовый» контраргумент заключается в том, что монополии подвержены механизму самокоррекции рынка и укореняются только тогда, когда государство вмешивается, чтобы сохранить их позиции. Эта точка зрения подтверждается большим массивом фактических данных, но, несомненно, и в будущем мы столкнемся с тем, что в определенные периоды, возможно даже длительные, потребителям придется терпеть монополизм в обеспечении определенными видами продукции. На это тоже существует стандартный ответ: потребителям следует запастись терпением, подождать, пока рынок сам себя скорректирует, поскольку вмешательство государства для борьбы с монополизмом может обернуться еще худшими последствиями. Эта точка зрения опять же имеет под собой немалые основания, но многим она кажется чересчур «примиренческой». Поэтому я разделяю мнение, высказанное Хайеком в «Конституции свободы»:

Возможно, не так уж плохо, что монополисты в экономической политике играют роль «мальчика для битья», – до тех пор, пока меры против них ограничиваются принуждением к обязательному соблюдению общих для всех правил, возможности для административного произвола не будут возникать и у представителей государства[247].

Теперь пришло время вновь поставить вопрос о том, насколько важно не допускать государственной монополии, и пересмотреть проблему «проверки на необходимость».

Семья традиционно считается краеугольным камнем свободного общества. Именно в семье люди получают первые уроки самоограничения и заботы о других, а как раз на этих понятиях зиждется толерантное, свободное и демократическое общество. В последнее время, однако, появились признаки ослабления семьи. Резко – до 29 % от общего количества – увеличилось количество неполных семей. Одним из важных факторов здесь стал рост числа детей, рожденных вне брака, – с 5 % в 1947 году до 30 % в 1991-м, – но главная причина состоит в увеличении количества разводов и расставаний супругов. Примерно 63 % матерей-одиночек либо развелись, либо разошлись с мужьями, 29 % не были замужем (включая пары, живущие в незарегистрированном браке), а 8 % составляют вдовы.

Некоторые сторонники свободного рынка с сомнением относятся к подобной аргументации. Так, когда в разговоре с одним экономистом я высказал предположение, что рыночные реформы 1980-х увенчались лишь частичным успехом, поскольку не основывались на принципе личной ответственности людей и не ставили целью их нравственное самосовершенствование, он заметил: «А не это ли Джордж Блейк (британец-коммунист, изменивший родине и работавший на советскую разведку) говорил о коммунизме?» Блейк, судя по всему, считал, что коммунизм можно построить только в том случае, если люди станут совершеннее. Но сторонники гражданственного капитализма никогда не хотели создать «нового человека». Они стремились вдохновлять людей, а коммунисты начали с навязывания всем своих идеалов и вскоре стали считать тех, кто не желал им подчиняться, порочными по самой своей природе, тем самым обосновывая репрессии и убийства.

Сторонники гражданственного капитализма всегда осознавали: жизнь – это вечная борьба с несовершенством. Они не считали, что полного совершенства можно достичь. И они рассматривали нравственное совершенствование как сугубо добровольный процесс. Заставлять людей становиться лучше – абсурд, поскольку лучше человек может стать, только если он совершенствуется, несмотря на окружающие его соблазны. Конечно, коммунисты постоянно камуфлировали чисто насильственный характер своего правления словами о преданности высоким идеалам – и за счет этой тактики сумели обмануть немало представителей западной интеллигенции. Верно и то, что идеалисты часто прибегают к силе, чтобы заставить людей измениться к лучшему. Но было бы серьезнейшей ошибкой ассоциировать любой идеализм с принуждением. Следует различать тех, кто желает добиться идеала здесь и сейчас и потому верит в совершенство человека, и тех, кто считает стремление к совершенству достойной конечной целью, но с пониманием воспринимает несоответствие людей идеалу и реагирует на несовершенство не возмущением и наказанием «виновных», но поначалу с прискорбием, а затем – с решимостью возобновить борьбу за добровольное совершенствование.

Стоит вспомнить и о тэтчеровских реформах в сфере образования. Реальная проблема здесь заключается в том, что «государство всеобщего благосостояния» во многом сняло с родителей ответственность за воспитание собственных детей, подрывая тем самым институт семьи – главную ячейку свободного общества. Правительство, однако, отчасти руководствовалось таким же, как и у социалистов, недоверием к родителям – которые, как оно считало, не способны сделать правильный выбор, – а также поверхностными представлениями о человеческой природе. Оно использовало «потребительскую» риторику и стремилось к тому, чтобы деньги направлялись туда, куда выберут родители. Однако правительство не говорило о восстановлении ответственности родителей и не апеллировало к особой связи между родителями и детьми, чтобы привлечь к делу перестройки нашего школьного образования такую мощную силу, как родительский энтузиазм.

Один из парадоксов нашей эпохи заключается в том, что «властители дум» подвергают сомнению нравственность капиталистической системы – несмотря на то, что она необычайно эффективно позволяет гражданам в беспрецедентном объеме создавать материальные блага и тем самым избавляет миллионы людей от забот о простом выживании, чтобы они могли сосредоточиться на более возвышенных вещах. Жители стран, где свобода еще не стала девизом номер один, – а они по-прежнему составляют подавляющее большинство населения планеты – вынуждены существовать под тяжелым бременем необходимости сводить концы с концами. Главный соперник капитализма – коммунизм – полностью обанкротился и больше не воспринимается как серьезная альтернатива.

Порой сомнения относительно соответствия капитализма – а точнее, свободного образа жизни, которого придерживаемся мы на Западе, – критериям нравственности высказывают сторонники авторитаризма, готовые отказаться от свободы ради какого-нибудь нового варианта государственного социализма. Но круг таких сомневающихся отнюдь не ограничивается твердокаменными догматиками-социалистами. Главная причина подозрительного отношения к капитализму связана с глубоким недоверием к грубо материалистической философии, неспособной апеллировать к лучшим качествам людей. Большинство людей хочет материального благосостояния и не стыдится этого. Но это не единственное из их устремлений. Британцы являются наследниками древней цивилизации, и они не могут всем сердцем поддержать кредо, утверждающее материальное богатство в качестве главной жизненной цели.

Провал лейбористов на последних всеобщих выборах, на мой взгляд, подтверждает эту точку зрения. Социалисты эксплуатировали сомнения, которые вызывает капиталистический материализм, преподнося себя как сторонников более «чуткого» общества. Однако на практике социализм – столь же материалистическая концепция, поскольку его нравственная составляющая, по сути, связана в первую очередь с деньгами. Интуитивное побуждение, движущее социалистами, – жажда материального равенства. Они определяют равенство как навязанную властями одинаковую (или почти одинаковую) покупательную способность. Но, как выяснилось, их цель не привлекает большинство британцев.

При выработке государственной политики исходить следует из «презумпции», направленной против предоставления услуг через государственный сектор и, главное, против государственного монополизма. Те, кто хочет, чтобы данная услуга оказывалась государством, должны взять на себя «бремя доказательства», что это необходимо. Они должны продемонстрировать, что иным способом предоставлять эту услугу невозможно либо что государство сможет делать это наиболее эффективно. Причем, даже если данное предложение проходит тест на наибольшую эффективность, презумпция в пользу частных лиц сохраняется, поскольку такой способ оказания услуг представляет собой инструмент расширения возможностей для получения людьми навыков, необходимых для жизни в свободном и демократическом обществе. И, даже если оказание услуг через госсектор обоснованно, предпочтение, там где это возможно, следует отдавать их предоставлению местными органами, конкурирующими в борьбе за потребителя.

Когда эти принципы соблюдены, необходимо предоставить широкие возможности для образования добровольных ассоциаций в целях удовлетворения многочисленных потребностей сограждан. Как неопровержимо свидетельствует опыт истории, принцип добровольности не только обеспечивает более высокое качество услуг, но и создает возможности для выработки свойств личности, необходимых для жизни в условиях свободы. Только в том случае, когда такие возможности доступны всем, свобода будет защищена от тирании. Важность обеспечения возможностей для совершенствования личности с особой наглядностью иллюстрирует ситуация в Восточной Европе, где это должно сыграть решающую роль в деле возрождения гражданского общества на руинах коммунизма. Диктаторские режимы, правившие в регионе до 1989 года, отдавали предпочтение не сильным личностям, а послушным «подголоскам», но людей, обретающих уверенность в себе в процессе предоставления услуг на благо другим, нелегко будет соблазнить любыми будущими посулами тоталитаризма.

Однако этими экспериментами местные органы власти должны заниматься за собственный счет. Это означает, что финансирование данных органов должно осуществляться за счет местных налогов без каких-либо субсидий из общенационального бюджета, чтобы решения на местном уровне принимались самими налогоплательщиками, понимающими, во что они обойдутся. Среди недостатков непродуманного подушного налога была его неспособность покончить с субсидиями из Центра, в результате чего налогоплательщики на местах по-прежнему не представляли, сколько стоят услуги, оказываемые им местными органами. Один из фундаментальных принципов свободы заключается в возможности одобрять или отклонять налоги, а без полной информации об услугах, которые человек получает в обмен на налоговые платежи, вырабатывать рациональные суждения на этот счет невозможно[237].

Оказание услуг через местные органы власти предпочтительнее не только потому, что такая система позволяет избирателям лучше осознавать их цену, но и потому, что она допускает возможность экспериментирования в малых масштабах – а значит, если что-то пойдет не так, ошибки можно будет выявить уже на ранней стадии и исправить до того, как они причинят серьезный вред. Чем сложнее и «экстенсивнее» эксперимент, тем больше риск серьезного ущерба. В этом отношении между взглядами социал-демократов и Хайека есть немало точек соприкосновения. Сэр Карл Поппер, например, проявлял немалое сочувствие к социал-демократическим взглядам, но при этом строго предостерегал об опасностях, которыми чреваты этатистские эксперименты. Социальная инженерия, утверждал он, должна осуществляться в небольших масштабах, а результаты таких шагов должны тщательно отслеживаться, чтобы мы имели возможность вовремя исправить ошибки[238].

В качестве общего правила там, где это возможно, услуги, которые подобает оказывать государственному сектору, лучше передавать на места – самоокупаемым органам государства.