Свечка

Со мной такое бывает, редко, но бывает — когда вдруг наступает предел психологической усталости, и я перестаю понимать происходящее вокруг. Даже «Война и мир» не помогает, то есть нет, помогает, конечно, «Война и мир» всегда помогает, просто в такие минуты не хватает сил удержать том Толстого в руках. И тогда я беру первую попавшуюся газету и читаю все подряд…

Ну да, кто жив любовью, а кто ненавистью. Ненавистью легче, чем любовью, жить, ненависть труда не требует.

побегом ты привлек к своей скромной персоне внимание — не общественное, нет, такого внимания не было и быть не могло по причине отсутствия у нас общества с присущими обществу идеалами и сфокусированным взглядом на мир, — при наличии отсутствия последнего существовал взгляд обывательский, короткий и рассеяный, как у грудного младенца и одновременно как у больного Альцгеймером старика — о каких идеалах можно говорить, когда всё в нашей стране определяли тогда личные хотения власти, массовые страхи и несбыточные мечты.
Общее, но никак не общественное внимание к твоему побегу и к тебе было сиюминутным, плебейским, низким, не внимание — любопытство, содержавшее в себе удивление, злорадство и даже зависть, да-да — зависть, у нас умудряются завидовать и таким бедолагам, как ты, — так вот: поохали, поахали, почесали, кто что чесать любит, и на другое подобного рода событие переключились, тогда как раз Алла Филиппа в чем-то совершенно недостойном заподозрила и даже как будто с кем-то совершенно недопустимым застукала — вот вам и «Зайка моя

Не в ту среду попал кристалл,
Но растворяться в ней не стал,
Кристаллу не пристало
Терять черты кристалла

Жизнь, заполненная до отказа, в которой нет места жизни, я понятно выразился?

«Почему? Почему мы тогда всем улыбались, а сейчас любого готовы укусить?»
Ник и сам не знал, лишь предположил осторожно:
— Может потому, что тогда в России был Бог?
Вновь разговор вернулся к слову, о которое ты все последнее время спотыкался.
— А сейчас-то он здесь?

Жить — любить, смотреть на небо, читать книжки, читать книжки, читать книжки — это и есть счастье.

В человеке, даже самом маленьком, как минимум четыре человека: один тот, кого знают люди, другой, кого знают близкие, третий, кого знаешь сам, и, наконец, четвертый, тот, кого знает Бог.

РУССКИЙ БИЗНЕС:
Я покупаю вагон сахара.
А я продаю.
И один бежит искать деньги, а другой бежит искать сахар.

— А-а, — улыбнулась она, закивала и вновь повернулась к плите. — Просто там Чехов родился, — она повторила твои слова, как повторяют услышанное, чтобы запомнить. Она часто повторяла потом сказанные тобой слова, фразы, как бы удивляясь им, как будто не слышала такого никогда и понимала, что никогда больше не услышит, чтобы запомнить на всю оставшуюся жизнь. Ты же понял все, как всегда, по-своему, решив, что она тебя спародировала или, как еще говорят, передразнила.
«Наверно, все так говорят, — с досадой в свой адрес подумал ты тогда. — Волга — река, Пушкин — поэт, Чехов в Таганроге родился… Не можешь без банальностей, Золоторотов».