Крысолов

Кажется, вы упоминали, что визуальный стимул может быть другим? Не столь предметным и овеществленным? Жест, печатное слово… Текст, способствующий резонансу и порождающий определенное желание… Так?

Косталевский утвердительно опустил веки.

— Так. Текст — мощнейший психотронный стимул, если составить его как полагается, если он достаточно велик и прочитан полностью, с первой до последней строчки. Тут все работает, сударь мой, все ведет к определенной цели — слова, ритмика фразы, порядок следования ударных и безударных слогов, чередование звонких и глухих согласных — в общем, тот звуковой аналог письменного текста, который с неизбежностью формируется в мозгу. Двадцать-тридцать абзацев, и разум настроен на подчинение; затем следует команда, тоже зафиксированная в тексте… — Профессор подбросил желтый футлярчик, поймал его и усмехнулся: — Например, такая: почеши левое ухо правой рукой.

— Или такая: прочитай, забудь прочитанное и передай текст дальше, — подсказал я.

Так вот, Грейвс предлагал испытуемым перемножать простые числа — скажем, два на три — и следил на мониторе за состоянием коры. Работали, как и полагалось, лобно-теменные очаги логического мышления, вот эти. — Косталевский провел ладонью от висков к макушке, пригладив свою белоснежную шевелюру. — Затем Грейвс предложил испытуемым по пять долларов за правильный ответ, и тут же в работу включились затылочные доли, а когда ставка поднялась до сотни долларов, кора на мониторе пылала! Представьте, трудились все центры, включая зрительные! Кстати, такое явление наблюдается у шизофреников… И о чем это нам говорит?

— О мощи внешних стимулов, — отозвался я. — О том, что внешний импульс — зрительный, тактильный, звуковой — может возбудить кору, породив определенное желание. Что и происходит чуть не всякий миг. Скажем, увидел я девушку со стройными ножками и…

Мы называем его контейнером. Стандартный контейнер на семь гипноглифов. Семь довольно распространенных реакций человеческой психики. Ярость, похоть, смех, способность забывать и вспоминать, определенные физиологические ощущения… Ну, вы их испытали, сударь мой.

Если вы еще не поняли, как выбирать подарки, поясню свою теорию на примере. Положим, дар назначен женщине, прекрасной, молодой, желанной; если вы преподнесете ей мельничку для перца — это оскорбление, если духи — робкий намек, а если трусики с бюстгальтером — то и это намек, однако уже не робкий. Словом, выбрать подарок для дамы сердца отнюдь не просто, и я, взирая на спящую возлюбленную, обдумывал это с восьми до девяти утра.

Мне нравится дарить подарки — конечно, приятным мне личностям. В этом обычае есть нечто интимное, тайное, если вы понимаете, как подходить к делу. Выбрать подарок — настоящий подарок, я имею в виду — непросто, ибо в нем обязаны в нерасторжимом единстве сочетаться две индивидуальности, дарителя и одаряемого. Подарок — это всегда намек: я, даритель, знаю, что ты хотела бы получить, знаю, что тебе приятны многие вещи, но выбрал из них одну, именно эту; задумайся, отчего?..

Суть же заключается в том, что системный анализ позволяет связать различные — и на первый взгляд далекие — факты, классифицировать их и ранжировать, создав тем самым некую информационную структуру — зрелый плод экспериментов и раздумий, который криминалисты называют версией.

Богатый — или скажем скромнее, состоятельный — свободен и независим. Конечно, его свобода не абсолютна, но страх голодной смерти ему неведом, а это многое значит: богатый не продаст свой голос на выборах за бутылку пива, не убоится неправедной власти и не пойдет за преступным маньяком. Это все привилегии бедности, ибо бедный народ — это народ рабов. Рабы же не знают сострадания и верят любому, кто обещает их накормить.

Пиликай на скрипке по двадцать часов ежедневно, и будешь играть, как Давид Ойстрах… Все это было ложью, ибо талант, фантазию и гений подменяли унылым трудом, который есть в конечном счете удел невольников и крепостных.