Концертмейстер

Напротив знаменитого здания на Цветном бульваре находился рынок, где за немалые деньги продавали фрукты, овощи, мясо, колбасы. Купить всё это

Трудно представить управдома, читающего под подушкой самиздат, а по вечерам декламирующего в дворницкой Северянина.

Ранняя доверительность, слияние душ, обмен мечтами выставляют такие счета, которые невозможно оплатить.

Всё, чего он и желать не мог, произошло. Но принесло не счастье, а облегчение.

Слишком долгое страдание исключает счастливый конец.

С тем, чего не исправить, можно совладать только одним способом — забыть.

К войнам, революциям, советской власти старшие Храповицкие относились как к переменам времён года, соглашаясь с их неизбежностью и никак их не оценивая.

Всю свою жизнь он строил по принципу: чем человек умнее, тем лучше он способен подстроиться под предлагаемые обстоятельства. Обстоятельств, возникающих по нашей воле, немного. В основном людям приходится справляться с тем, что уже существует. Индивидуум, учитывающий максимальное количество условий, как правило, остаётся в выигрыше и продвигается по жизни методично и успешно, не принося окружающим проблем и сам этих проблем не обретая. Разрушительных факторов следует избегать, заранее вычислив для себя их опасность.

Я не знаю мудрости, годной для других,
Только мимолётности я влагаю в стих.
В каждой мимолётности вижу я миры,
Полные изменчивой радужной игры.
Не кляните, мудрые. Что вам до меня?
Я ведь только облачко, полное огня.
Я ведь только облачко. Видите: плыву.
И зову мечтателей. Вас я не зову!

Так себе стишки, как теперь кажется. Да и Бальмонт — эмигрант, полушарлатан... — Дед вдруг осёкся, как будто испугался наговорить лишнего. — Впрочем, дело не в Бальмонте, а в том, что именно эти его стихи вдохновили Прокофьева на цикл. Ты представляешь себе время, когда это сочинялось?! Пятнадцатый, шестнадцатый, семнадцатый год! Война, всё неустойчиво, все живут как по инерции, но эта инерция иногда такая мощная, что невозможно остановиться. Все впечатления мира потеряли логику и связь друг с другом. Всё по отдельности. Всё неуверенно. Все походят на младенцев, толком не осознавших, что родились, но уже что-то бормочущих. Почва уходит из-под ног. И скоро уйдёт совсем. Одной тональности нет.

Мясковский успокаивал уволенного из консерватории с негласной формулировкой «адвокат уродства» музыковеда Игоря Бэлзу следующим образом: «Вы, милейший Игорь, не печальтесь. Вы-то хоть адвокат, а мы уродство»

Генрих Нейгауз, просидевший в начале войны на Лубянке почти год, потом шутил, что проводил время в отеле «Любянка», выговаривая «лю» на французский манер.