Страх

Можно сказать, что история – это оптическая иллюзия. Прошлое всегда кажется более определенным, и из-за этого будущее выглядит еще более неопределенным, а значит, пугающим. В основе этой иллюзии лежит феномен, который психологи называют «ретроспективным искажением»

Эксперимент Фишхоффа получил неожиданный поворот в 1972 году после того, как Ричард Никсон объявил о своем предстоящем историческом визите в СССР и Китай. До поездки участникам эксперимента сообщили, что могут произойти разные события: Никсон может лично встретиться с Мао, может посетить мавзолей с телом Ленина и так далее. Затем им предложили оценить вероятность каждого события из списка. Фишхофф собрал информацию и стал ждать. Через несколько месяцев после поездки Никсона он повторно опросил участников эксперимента. Как вы думаете, произошло ли каждое из событий? Помните ли вы, насколько вероятным оно вам казалось до поездки? «Респонденты помнили, что они оценили выше вероятность тех событий, которые, как им казалось, произошли, и оценили ниже вероятность тех событий, которые не произошли», – резюмировал Фишхофф.
Принцип ретроспективного искажения исключает фактор неопределенности из прошлого. Нам кажется, что существовала высокая вероятность того, что произошедшее случится. Более того, мы считаем, что это было предсказуемо. На деле же мы это просто знаем

В начале 1970-х годов в классической серии экспериментов Барух Фишхофф предложил израильским студентам изучить подробное описание событий, которые привели к Англо-непальской войне 1814 года. В описании приводились военные факторы, способные повлиять на исход конфликта, такие как малочисленность гуркхов и непривычный для британцев гористый рельеф местности. Участникам эксперимента не сообщили только итог войны. Респондентов разделили на две группы. Первой группе предложили на выбор четыре варианта: победила Британия, победили гуркхи, патовая ситуация с заключением мирного договора, патовая ситуация без заключения мирного договора. Респондентов спросили, насколько вероятным им кажется каждый из этих вариантов.
Вторую группу студентов разделили еще на четыре подгруппы. Каждой из них предложили тот же список из четырех вариантов. Только первой группе сказали, что войну выиграла Британия (так оно исторически и было). Второй группе – что победили гуркхи. Третьей – что конфликт зашел в тупик. Четвертой – что конфликт зашел в тупик, но закончился подписанием мирного договора. Затем респондентов спросили, насколько вероятным им кажется каждый из четырех предложенных вариантов.
Когда человеку известен результат – или он думает, что тот ему известен, – это меняет все. У студентов из первой группы, не знавших исхода конфликта, средняя оценка вероятности победы Британии составила 33,8%. У студентов, которым сказали, что победила Британия, оценка вероятности этого события была 57,2%. То есть когда респонденты знали исход военного конфликта, их оценка вероятности повысилась с одной трети до более чем половины.
Фишхофф провел еще три версии этого эксперимента, но результат был тем же. Тогда он провел эксперимент еще раз, но внес одно изменение: респондентов из второй группы, которым сообщили исход военного конфликта, попросили, чтобы эта информация не повлияла на их суждение. Тем не менее информация влияние оказала

Принцип ретроспективного искажения исключает фактор неопределенности из прошлого. Нам кажется, что существовала высокая вероятность того, что произошедшее случится. Более того, мы считаем, что это было предсказуемо. На деле же мы это просто знаем.

Эксперимент, проведенный психологами Майклом Сигристом и Джорджем Кветковичем, показал, что, когда студентам Университета Цюриха предлагали оценить результаты нового исследования об определенном риске для здоровья (пищевые красители, электромагнитные поля), они считали результаты более достоверными, если риск для здоровья был выявлен. Психологи сделали заключение, что «люди больше склонны доверять исследованиям с негативными результатами, чем тем, которые показывают отсутствие риска».
Для журналистов природная склонность к плохим новостям накладывается на сложность передавать хорошие новости в формате личных историй. Как, например, рассказать историю женщины, у которой нет рака груди? Или бывшего заключенного, ставшего законопослушным гражданином? Или что самолет приземлился без проблем и по расписанию? «Сотрудник почты доволен своей жизнью» – подобный заголовок вряд ли привлечет внимание, в отличие от, например: «Сотрудник почты убил восемь человек», – о, это то, что можно вынести на первую полосу

Это явление можно условно назвать «игнорированием знаменателя». Как правило, СМИ сообщают, что «Х человек погибли», но редко при этом добавляют: «из населения Y». Х – это числитель, Y – знаменатель. Для получения базовой оценки степени риска числитель нужно разделить на знаменатель, поскольку, если игнорировать знаменатель, оценка будет неверной. Это наглядно иллюстрирует статья в лондонской The Times, где приводится факт, что число британцев, убитых незнакомцами, «выросло на треть за восемь лет». В четвертом абзаце появляется пояснение: это означает совокупный рост с 99 до 130 случаев. Большинство людей, скорее всего, сочтут эту информацию тревожной. Авторы статьи уже это сделали. При этом они не упомянули, что население Великобритании – почти 60 миллионов человек, то есть вероятность быть убитым незнакомцем выросла с 99 на 60 миллионов до 130 на 60 миллионов. При помощи нехитрых математических вычислений мы узнаем, что риск увеличился с почти невидимых 0,0001% до почти невидимых 0,00015%

Джон Роуч и Марк Маскавич, биологи из Бостонского колледжа, проанализировали статьи, посвященные вирусу лихорадки Западного Нила и опуб­ликованные в газетах в 2000 году. Год имел значение. Эта новая экзотическая угроза впервые появилась в Нью-Йорке летом 1999 года и быстро распространилась по восточным штатам вплоть до границы с Канадой, что вызвало серьезный рост обеспокоенности в обществе. В 2002 году исследовательский центр Pew Research Center, находящийся в Вашингтоне, провел опрос, согласно результатам которого 70% американцев следили за развитием истории с вирусом лихорадки Западного Нила «очень» и «достаточно» пристально, несмотря на то что этот вирус пока не появился на большей части территории США. Это немногим меньше 77% опрошенных, которые сказали, что следили за подготовкой военного вторжения в Ирак.
Еще более интересной эту историю делает тот факт, что вирус лихорадки Западного Нила не слишком смертелен. По данным Центра по контролю и профилактике заболеваний, у 80% инфицированных заболевание протекает бессимптомно, тогда как у остальных может наблюдаться повышение температуры, тошнота и рвота, которые могут продолжаться от нескольких дней до нескольких недель. У одного из 150 инфицированных заболевание может протекать в тяжелой форме, включая высокую температуру, потерю ориентации в пространстве и паралич, причем большинство этих несчастных полностью выздоравливают через несколько недель. Смертность не превышает 3–15%. Однако об этих базовых фактах редко сообщали в новостях. Вместо этого в центре новостных сюжетов были семьи, оплакивающие потерю близких, или истории жертв, для которых приятная прогулка в джунглях обернулась инвалидным креслом.
Конечно, эти душещипательные истории сопровождались статистикой. Роуч и Маскавич обнаружили, что в 60% статей приводились данные по числу заболевших и в 81% статей – данные по числу смертельных исходов. Но что эти цифры на самом деле говорят нам о степени риска? Если бы я прочитал, что вирус убил 18 человек (как это было к 2001 году), стоило ли мне переживать? Все зависит от контекста. Если это 18 человек в деревне, где 100 жителей, повод для беспокойства, несомненно, есть. Если это 18 человек в городе с населением миллион человек, риск крайне мал. А если это 18 человек в стране с населением 300 миллионов, как в США, то риск можно назвать ничтожным. В конце концов, за год 875 американцев умерли, подавившись едой, но никто не обливается холодным потом, когда садится за стол обедать или ужинать. Роуч и Маскавич выяснили, что в 89% статей не было никакой информации о численности населения, на основе которой составлялась статистика. Получается, что читателям сообщали: вирус лихорадки Западного Нила убил определенное число людей, описывали ужасные страдания жертв или семей погибших, но никакой другой фактической информации не было. В подобных обстоятельствах Разум не способен объективно оценить степень риска и понять, нужно ли беспокоиться

Препарат Страттера для лечения синдрома дефицита внимания и гиперактивности способен спровоцировать у ребенка желание нанести себе травму. Этого достаточно, чтобы вы захотели выбросить в мусорное ведро все лекарства из домашней аптечки». Автор уверена, что эти лекарственные препараты крайне опасны, и приглашает меня разделить это ее заключение. Но это все, что она написала об этих препаратах, а информация о том, что что-то может произойти, для меня не слишком полезна. Когда я сижу за рабочим столом и пишу эти слова, у пассажирского самолета могут отказать все четыре двигателя, и он может свалиться мне на голову самым фантастическим образом. Теоретически это может произойти. Гораздо важнее, что вероятность этого настолько мала, что разглядеть ее я смог бы только под сильным микроскопом. Я это знаю. И это позволяет мне игнорировать этот риск и вместо того, чтобы думать о нем, сосредоточиться на том, чтобы дописать этот абзац. Тем не менее в выпусках новостей нам постоянно твердят, что может произойти нечто ужасное, но никогда не сообщают, насколько велика вероятность того, что это случится.

В норме правое и левое полушария головного мозга взаимосвязаны, и между ними ведется двусторонняя коммуникация. Один из способов лечения тяжелой формы эпилепсии состоит в разделении полушарий. Пациенты с синдромом «расщепленного мозга» действуют вполне нормально, но ученые задались вопросом: а что, если полушария обрабатывают разные типы информации и каждое из них может знать что-то, о чем неизвестно другому? Этот вопрос начали изучать, например давали пациентам читать информацию только одним глазом. В ходе одного из таких экспериментов Майкл Газзанига проинструктировал правое полушарие пациента, чтобы тот встал и пошел. Пациент встал и пошел. Газзанига спросил у пациента, куда он идет. За рациональность и логику отвечает левое полушарие, и хотя оно понятия не имело, что делает пациент, тот немедленно ответил, что он хочет содовой. Разные варианты этого эксперимента всегда приводили к аналогичным результатам. Левое полушарие быстро и искусно на ходу придумывало объяснения, вместо того чтобы признаться, что понятия не имеет, что происходит. И человек, произносящий эти объяснения, верил каждому своему слову

Вероятность катастрофы: если имеет место большое количество смертельных исходов в результате одного события, наша оценка степени риска повышается.

Степень известности: незнакомые или новые риски пугают нас сильнее.

Понимание: если мы убеждены, что механизм действия какой-то технологии или вида деятельности еще плохо изучен, наша оценка степени риска повышается.

Персональный контроль: если мы чувствуем, что не владеем потенциально рискованной ситуацией. Например, будучи пассажиром самолета, мы беспокоимся сильнее, чем управляя автомобилем и имея возможность влиять на ситуацию.

Свобода выбора: если мы не по своей воле оказались подвержены риску, ситуация может показаться нам более пугающей.

Участие детей: ситуация усугубляется, когда дело касается детей.

Будущие поколения: если опасность угрожает будущим поколениям, мы беспокоимся сильнее.

Личность жертвы: наличие конкретных жертв, а не статистической абстракции повышает оценку степени риска.

Страх: при появлении страха мы оцениваем степень риска выше.

Доверие: при низком уровне доверия к общественным институтам мы склонны оценивать риск как более высокий.

Освещение в СМИ: чем больше внимания проявляют СМИ, тем выше у нас уровень тревоги.

Наличие аналогичных случаев: если подобные ситуации уже происходили, мы воспринимаем риск как более высокий.

Баланс интересов: если выгоду от ситуации получают одни, а опасности подвергаются другие, мы оцениваем риск как более высокий.

Преимущества: если преимущества вида деятельности или технологии неясны, мы считаем их более рискованными.

Обратимость: если последствия ситуации, которая развивается не так, как планировалось, необратимы, степень риска повышается.

Персональный риск: если риск касается лично меня, значит, он выше.

Происхождение: опасные ситуации, созданные человеком, более рискованные, чем те, которые развиваются естественным образом.

Время: близкие угрозы кажутся более серьезными, а будущие угрозы могут обесцениваться