Удивительные приключения рыбы-лоцмана: 150 000 слов о литературе

Человечество пока не придумало сколько-нибудь надежных весов и линеек для того, чтобы взвешивать и обмерять произведения искусства, поэтому любая критика (сейчас я вдохну, выдохну и всё же скажу это вслух) – всегда вкусовщина.

критик – это совокупность читательского опыта и персонального вкуса.

А.Н.Попов в свое время говорил, что преподавать легко – надо просто знать впятеро больше, чем рассказываешь студентам.

Священной книги оборотня»,

Об эволюции слов и выражений, о новых словах и способах их употребления, о точках пересечения жизни и языка (сегодня уже практически неразделимых) Левонтина пишет с академической точностью и ясностью, но при этом без всякого снобизма.

Персональный опыт перемешивается в «И не только Сэлинджер» с литературными наблюдениями, биографические подробности оказываются продолжением (или, напротив, истоком) творчества писателей, и всё вместе складывается в изящную мозаику, не лишенную, ко всему прочему, некоторой практической полезности: в конце концов, пишут сегодня многие, и подсмотреть, как у других выходят какие-то хитрые приемы, всегда полезно.

Десять остроумных и изящных эссе, посвященных английским и американским писателям (охват достаточно широк – от Генри Джеймса до Апдайка и от Амброза Бирса до Шервуда Андерсона), не столько углубляются в литературоведческие тонкости и нюансы, сколько акцентируют внимание читателя на том, как именно писатель добивается того или иного эффекта, – пугает, волнует, удивляет, смешит.

Шел 1998 год, и я переживала тяжелейший кризис идентичности: я уже догадывалась, что академическая карьера меня не привлекает, но совершенно не представляла, чем еще можно заняться после четырех лет изучения древних языков.

Конечно же, я иду по этой дороге не одна – все те, кто пытается говорить просто о сложном, все, кто верит, что Средние века, современная проза или молекулярная биология могут быть жгуче интересны огромному числу людей за пределами узкой профессиональной среды, в некотором смысле идут за Умберто Эко.

Интеллектуал высочайшей пробы, он в то же время стал без преувеличения иконой антиснобизма: его манера говорить с читателем всегда была одновременно и уважительной – без малейшего намека на снисходительность, и абсолютно комфортной. При всей сложности, глубине и очевидном интеллектуализме, его книги имеют очень низкий порог вхождения – Эко не выставляет своему читателю никакого образовательного и культурного ценза. Сегодня мы считаем подобный высокий демократизм эталоном, к которому надлежит стремиться любому писателю, желающему быть прочитанным, но часто забываем, что у самой идеи такого демократизма есть вполне конкретный автор – профессор Умберто Эко.