В саду чудовищ. Любовь и террор в гитлеровском Берлине

Вообще, наблюдался странный контраст. В Германии – кровь, зверства, стрельба; в Вашингтоне в кабинетах Госдепартамента – белые рубашки, красные карандаши Халла и растущее разочарование в Додде, которому по-прежнему не удавалось отстаивать американские интересы в вопросах немецкого долга.

Казалось, даже Дахау становится цивилизованным местом.

Так, в том же году, несколько раньше, Геринг с самым серьезным видом объявил, что в начале прошедшей мировой войны три сотни немцев, проживавших в Америке, были убиты у здания «Индепенденс-холла» в Филадельфии.

Папен и его сотоварищи-интриганы полагали: поскольку Гинденбург на их стороне, они смогут контролировать Гитлера. «Я пользуюсь полным доверием Гинденбурга, – однажды хвастливо заявил Папен. – Не пройдет и двух месяцев, как мы загоним Гитлера в угол, так что он запищит».

«Возбуждение, охватившее людей, было очень заразительным, и я “зиговала” не менее страстно, чем самый рьяный нацист», – позже писала Марта в воспоминаниях.

письме президенту Рузвельту посол восторгался: «Мы сняли один из лучших домов в Берлине за $150 в месяц благодаря тому, что владелец, богатый еврей, очень заинтересован в том, чтобы мы там поселились».

«Дайте немецкому народу возможность попытаться реализовать его планы», – писал посол.

Когда Додд время от времени в шутку приветствовал его вскидыванием руки, он не находил в этом ничего забавного.

Сам Гитлер говорил министру юстиции: «Мы тонем в море доносов и человеческой подлости».

Берлин, продолжал он, – это «каменная пустыня», полная греха и разврата, по которой люди «радостно бредут к своим могилам».