Вид с дешевых мест (сборник)

В конце концов, художественная литература – это ложь, которая говорит нам правду.

Города – не люди.

Но, как и у людей, у каждого города есть свое лицо, а подчас и множество лиц: у Лондона – добрая дюжина, у Нью-Йорка – целая толпа.

Город – это совокупность жизней и зданий, и у него есть своя неповторимая личность, свой характер. Свое место и свое время.

Бывают хорошие города – те, что встречают вас с распростертыми объятиями, заботятся о вас, радуются, что вы приехали. Бывают города равнодушные – те, которым на вас попросту наплевать: такой город живет своей жизнью, а до людей ему и дела нет.

Бывает и так, что город портится. Или в каком-нибудь городе, в целом совершенно здоровом, появляются плохие места – гнилые и червивые, как падалица.

А бывает даже и так, что город кажется как будто потерянным: то ли ему не хватает стержня, то ли он чувствовал бы себя счастливее где-нибудь в другом месте, то ли ему хотелось бы стать поменьше размерами, попроще и попонятнее.

Без них я бы так и не понял, что правду лучше всего показывать людям с такой стороны, с какой никто и не ожидает увидеть что-то правдивое.

Как сказал мне однажды Дуглас Адамс (лет двадцать тому назад, когда никакого «Киндла» еще на свете не было), бумажная книга похожа на акулу. Акулы очень стары: они плавали по океанам еще до динозавров. И причина тому, что вокруг нас все еще встречаются акулы, довольно проста: они научились быть акулами лучше всех. Физические книги суровы, трудноуничтожимы, в целом водонепроницаемы, питаются солнечной энергией и хорошо ложатся в руку: они довели умение быть книгами до совершенства, и для них в мире всегда найдется ниша.

Несколько лет назад, в 2007-м, я отправился в Китай на первый, я полагаю, в истории спонсируемый государством НФ-конвент. Помню, в какой-то момент я разговорился с неким присутствовавшим там партийным функционером и заявил ему:

– Вплоть до сего дня я читал в «Локусе», что ваши не одобряют ни научной фантастики, ни НФ-конвентов и до сих пор подобных мероприятий не поощряли. Что изменилось? Почему вы его разрешили? Почему мы все здесь?

– О, вы знаете, – сказал он, – мы годами делали всякие удивительные вещи. Мы делаем ваши айподы. Делаем телефоны. И делаем их лучше, чем кто-либо еще во всем мире, – но не мы все это придумали. Вы приносите нам идеи, а мы их осуществляем. Поэтому мы поехали в тур по Америке и разговаривали с людьми из «Майкрософта», «Гугла», «Эппла» и задавали им кучу вопросов про них самих – просто про работающих там людей. И мы обнаружили, что они все читали научную фантастику, когда были подростками. Вот мы и подумали, что, возможно, это действительно хорошо

Поглядите на эту комнату, в которой мы сейчас сидим. Я хочу показать вам нечто настолько очевидное, что о нем обычно напрочь забывают. Вот оно: все, что вы видите, включая и сами стены, когда-то было кем-то представлено. Кто-то решил, что на стуле будет сидеть удобнее, чем на земле, – и изобрел стул. Кто-то должен был придумать способ, чтобы сейчас и здесь, в Лондоне, я мог разговаривать с вами и нам на голову при этом не капал дождь. Эта комната и всё, что в ней есть, и вообще всё в этом здании, в этом городе, существует только потому, что люди представляли себе разные вещи – опять, и опять, и опять. Они мечтали, они размышляли, они делали то, что отказывалось работать; они рассказывали о том, чего пока еще не существует, тем, кто за это над ними смеялся.

Я писал на пределе своих способностей – таков уж единственный известный мне способ что-то писать. Это, впрочем, совсем не значит, что результат выйдет хороший. Это только и значит, что ты, по крайней мере, попытался. И прежде всего я пытался написать такую книгу, которую сам хотел прочитать.

Иногда художественная литература и есть такой способ справиться с отравой мира – так, чтобы потом от нее не погибнуть.

Голливуду нужен материал для переделки в фильмы – это просто часть экономического процесса. Это может быть бродвейская пьеса, книга, французское кино или хороший телесериал из шестидесятых, который люди захотят увидеть на большом экране. А может быть и плохой сериал из шестидесятых, до которого никому и дела нет, но название которого до сих пор у всех на слуху, – или компьютерная игра, или аттракцион в парке. Подозреваю, следующую тему кинематографу зададут эмблемы хлопьев для завтрака: фильм расскажет, как встретились Хрусть, Хлоп и Лоп и как потом развивались их отношения

Не припомню, чтобы меня в книгах как-то особенно беспокоили упоминания секса, – я их по большей части не понимал. Взрослые авторы писали как будто шифром, который можно понять, только если заранее знаешь, о чем речь.
(Много лет спустя, работая над длинной сказкой под названием «Звездная пыль», я попытался написать сексуальную сцену точно таким же шифром и, кажется, даже слишком в этом преуспел, так как дети ее почти не заметили, а взрослые потом сконфуженно жаловались, что она чересчур откровенна.)