Хранитель Бездны

Каждый человек — сосуд, наполненный отнюдь не любовью, не благородством, но коктейлем из неимоверного количества эмоций, чувств, позывов и желаний, большая часть которых по природе своей постыдна и преступна.

именно находясь на краю пропасти человек, как никогда, ценит жизнь. Собственно, быть может, вся жизнь и есть те последние секунды перед смертью, когда мы боремся за право дышать!

лицо существа пополам; на мгновение по коже прошла рябь, словно под внешним страшным лицом находилось еще одно. Если это было так, Кирилл не хотел видеть истинный образ демона. Он бы сошел с ума… если он еще не сошел с ума, верно? Все происходящее казалось слишком банальным… В событиях и фактах последних нескольких дней присутствовала некая болезненная, но безукоризненная логика.
— Ты… можешь звать меня Сабнак… — улыбка поблекла, — еще?..
— Что вам нужно от меня? — вопрос прозвучал глупо и мелодраматично.
— Ты вспомнил? Все вспомнил?
Кирилл кивнул:
— Я думал…
— Ты думал? — в голосе демона прозвучало искреннее удивление, — ты, блоха, искренне верил, что ты — нечто большее, нежели просто червь? Маленький никчемный человечек с гнилью внутри?
— Я не понимаю… Вы же говорили… — он не успел даже сформулировать вопрос, вертящийся у него на языке.
— Говорили о людях, которым нечего терять? О потерянных душах? — Сабнак снова улыбнулся, обнажив сгнившие пеньки

«Удивление доступно лишь тем, кто не ведает чудес. Стоит вплести магию в ткань повседневности, и она перестает быть магией, становясь частью обыденности. Перевернись мир вверх дном, он бы привык к этому паноптикуму и вскорости перестал бы обращать внимание на столь несущественные обстоятельства.

Все предельно…» Пожалуй, это сказал Стивен Кинг. Точно, он.

Боль… была настолько сильной, что перестала быть болью — он воспринимал ее скорее как живое, злобное существо, сеющее хаос в теле.

— Если бы ты мог… — он улыбнулся своему призрачному отражению, сквозь которое видел тьму, — ты бы давно уже вылез сам, верно?

В ответ — тишина. Живот горел, неистово пульсируя.

— Но ты… не можешь… Ты… не можешь сам!

Он закричал и ударил кулаком по стеклу, ожидая, что разобьет его. Стекло выдержало. По руке растеклась тупая, сильная боль, и боль эта каким-то магическим образом на мгновение заставила другую боль отступить, очистила разум. Лишь на мгновение, но и этого было достаточно.

За его спиной открылась дверь служебного купе. В проеме появилось испуганное толстое лицо проводницы.

— Что тут происходит? — взвизгнула она.

Кирилл повернулся к ней, и женщина попятилась, забыв запереть дверь.

— Поэтому я должен себя убить? — спросил он и сделал шаг по направлению к купе, — разбить сосуд, верно?

Он старался не думать о том, что произойдет, когда Бог, запертый в глубине его тела, вырвется наружу. Будет ли это означать конец… всего? Исчезнет ли человечество, уступив место иной, омерзительной расе, воплощению хаоса запредельного космоса? Каким будет этот конец? Вспышкой сверхновой или всхлипом? Утихающим шепотом, пылью, уносимой сухим равнодушным ветром? Будет ли так же восходить солнце, когда мир перевернется, или наступит бесконечная тьма, освещаемая тусклым, больным светом гнилой луны? Останется ли время для последнего крика или реальность лопнет как мыльный пузырь?

— Почему?.. — пробормотал он, прекрасно зная ответ.

— Потому что это в вашей природе. Слабые всегда будут завидовать сильным. Больные желать, чтобы хвори их перекинулись на здоровых. Дети будут предавать родителей, а родители — продавать детей. Вы… не можете быть иными.

Вокруг вас, жалких, двуногих пачкунов, есть и другие миры. Бесконечное множество миров, подчиняющихся Великим Богам, столь древним, что порой сами они забывают свои имена. Но лишь немногим обитателям бесконечной вселенной повезло так, как вам. Вы, обреченные ползать в нечистотах на протяжении всей своей крошечной жизни, существуете… в фокусе… во плоти. Мы же вынуждены проводить вечность в заключении, изгнанные за грань той сферы, что вы называете реальностью…

Представь себе… город. Город, замкнутый во времени и пространстве. И город этот, и жители его, каждый из них, есть атомы, составляющие куда более сложное существо. Единого, бессмертного Бога. Как и каждое божество, он стремится к экспансии, но обречен на энтропию, будучи заключенным в стенах им же построенной крепости. Тебе не подвластно познание печали Богов. Твоя жизнь — вспышка, крошечное пятно на объективе, фиксирующем грани реальности.

Но в каждой игре есть правила. То, что вы называете законами физики, — крошечная доля Великих Космических Законов. Некоторые из них дошли до вас в виде суеверий. Некоторые — в виде страхов, заставляющих вас тесно прижиматься друг к другу по ночам, когда полная луна наливается кровью. В такие ночи стены между мирами истончаются, и порой, при удачном стечении обстоятельств, вы можете узреть лик того, что ваш писатель и визионер Артур Макен назвал Великим Богом Паном. Лик Тысячи Сфер.

Попавшие в мой город… Когда-то они были людьми. Но, потерявшись, застряв в паутине миров, стали частью меня. Моими клетками. Кровью, что циркулирует по моим венам. Их сознание, душа, если хочешь, питает мои нужды. Но я, мы… хотим того же, чего желает каждое живое существо. Жить. Расти. Эволюционировать.

Иногда, так редко, что это кажется невозможным, стены между мирами исчезают. На мгновение, на секунду. В такие мгновения открывается путь для тех, кто ждет.

Мне не нужен был твой… друг и его семья. Они марионетки в большой Игре. Пешки, чей удел служить. Тебе понравились мои псы?

Мне нужен был… ты. Маленький, озлобленный человек, оказавшийся в нужное время и в нужном месте и способный совершить ужасный, бесчеловечный поступок не по воле Богов, но по своему собственному желанию. Человечек, поступком отрицающий ту малую толику добродетели, что осталась в его душе. Опустошающий себя и создающий пустоту для нас… меня. Ты прошел сквозь Врата… узрел Город и добрался до его центра по своей воле. Ты разжег пламя и стал вместилищем Бога. Ты сделал все сам. Теперь — ты не просто сосуд. Ты — Альфа и Омега. Человек, которому уготовано выпустить меня… нас… в твой мир. Прими свою участь.

Сабнак прервался и посмотрел на Кирилла, скорчившегося у его ног.

— Время почти закончилось. Для бессмертных человеческая жизнь — вспышка, пламя свечи на ветру. Миг — и огонь гаснет, и свет становится тьмой.

Ты-сосуд. Пустой стакан, наполненный тем, что я… мы… налили в тебя. У тебя нет ни воспоминаний — только образы, ни прошлого — только вина.