Вена

Зато теперь я знаю, что такое окна – это экраны откровений, способные поведать о жизни и смерти, о причудах соседей и сплетнях болтливых тетушек. И я с радостью вникаю в эти откровения. Такое уж нынче время года: весна – пора раскрытых окон.

Когда они уходили на фронт, времена были еще великие, теперь, когда они вернулись, настали времена новые.

Второе, чему не перестаешь изумляться, – высочайшее литературное качество этих текстов, написанных, казалось бы, всего лишь на злобу дня, но и поныне не утративших своего блеска и захватывающей читателя внутренней энергии. В них всегда ощущается стремление и умение изобретательной, сметливой и пытливой, а зачастую и просто озорной мысли преодолеть и как бы перехитрить косность и однообразие житейской прозы, разглядеть, а то и подглядеть неожиданное и новое в примелькавшемся и заурядном, готовность с радостной детской непосредственностью отозваться на всякую перемену, подмеченную в однообразном течении повседневности.

Подобная неувядающая свежесть восприятия – это, конечно, в первую очередь природный дар, но еще и сознательно выработанный, натренированный навык наблюдательности. Наверное, заметную роль тут сыграло и восторженное любопытство провинциала, человека, пробившегося в столичную жизнь из захолустья и во многом «сделавшего себя» своими силами.

Прочитав вчера в вечерней газете постановление об «изменении мер по соблюдению режима экономии», я уже нынче утром в городском парке обнаружил на деревьях первые почки. А при мысли, что театры будут теперь заканчивать представления аж к полуночи, я заранее начинаю изнывать от летнего зноя.

поверяют мне самое потаенное. И я тоже люблю с ними поболтать.

Целыми днями я гляжу в раскрытые окна дома напротив.

Самая интересная квартира – на втором этаже. Там в оконной нише красуется рододендрон, укрывая своей сенью серебряную клетку, о прутья которой с яростным упорством точит клювик канарейка.

Город мирно нежится в весеннем тепле, скрыв под привычным ласково-улыбчивым обличьем скорбь и горечь своего ожесточенного сердца. Все дома здесь построены одинаково

О, благодатное процветание изощренной немецкой грамматики на гостеприимной венской почве! Где еще пассивный, он же страдательный, залог сможет почувствовать себя уютней, чем на Южном вокзале? В Вене ведь не бастуют – здесь проводятся забастовки. В Вене не ездят в транспорте. Здесь осуществляется сообщение. Здесь не садятся в поезд. Здесь производится посадка.